Последняя глава (Книга 1)
Шрифт:
После обеда священник отвел Динни в сторону.
– Моя милая Динни, - если вы разрешите вас так называть, - что вы на это скажете? И что говорит ваша матушка?
– Нам обоим это напоминает детский стишок: "Филин и кошечка поехали кататься по морю..."
– "...в красивой зеленой лодочке". Все это так, боюсь только, что у Джин и вашего брата нет "целой кучи денег", как у филина и кошечки. Однако, - добавил он задумчиво, - Джин хорошая девочка и очень... м-м... энергичная. Я рад, что наши две семьи снова... м-м... соединятся. Мне ее будет недоставать, но нельзя же быть... м-м... эгоистом.
–
В голубых глазах священника мелькнул веселый огонек.
– Да, - сказал он, - нет худа без добра. Джин не хочет, чтобы я был посаженым отцом. Вот ее метрика на случай... м-м... если возникнут вопросы. Она совершеннолетняя.
– Он передал Динни пожелтевшую бумажку.
– Господи боже мой!
– вздохнул он от души, - Господи боже мой!
Динни так и не решила, стоит ли его жалеть. Скоро они снова отправились в путь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Высадив Алана Тасборо у дверей его клуба, обе девушки поехали дальше в Челси. Телеграммы Динни не посылала, надеясь на свое счастье. У дома на Оклистрит она вышла из машины и позвонила. Дверь открыла пожилая горничная, лицо у нее было испуганное.
– Миссис Ферз дома?
– Нет, мисс, дома капитан Ферз.
– Капитан Ферз?
Оглядевшись по сторонам, горничная зашептала:
– Да, мисс; мы совсем голову потеряли; не знаем, что и делать. Сегодня днем является вдруг капитан Ферз, а нам ничего и не говорили. И хозяйки нет дома. Ей принесли телеграмму, а ее взял капитан Ферз; потом кто-то звонил ей два раза по телефону, но передавать ничего не велел.
Динни подыскивала слова, чтобы спросить про самое страшное.
– Как... как он выглядит?
– Не знаю, что и сказать, мисс. Ни словом не обмолвился, только спросил: "Где хозяйка?" Выглядит-то он неплохо, но мы ведь ничего не знали, вот мы и боимся; дети дома, а где хозяйка - не знаем.
– Подождите минутку, - сказала Динни и вернулась к машине.
– В чем дело?
– спросила Джин, выходя к ней.
Девушки посовещались на тротуаре, а в дверях стояла горничная и не сводила с них встревоженных глаз.
– Надо разыскать дядю Адриана, - сказала Динни.
– Ведь тут дети.
– Поезжай, а я войду и подожду тебя. У горничной такой испуганный вид.
– Кажется, он был буйным, Джин; знаешь, а вдруг он сбежал?
– Бери машину. Ничего со мной не случится. Динни сжала ее руку.
– Я возьму такси; тогда у тебя будет машина, если придется уехать.
– Хорошо. Объясни ей, кто я такая, и поезжай. Уже четыре часа.
Динни кинула взгляд на дом и вдруг заметила в окне столовой чье-то лицо. Она видела Ферза всего два раза, но тут же его узнала. Забыть его было невозможно: лицо его было словно пылающий за решеткой огонь - резко очерченное, суровое, широкоскулое, с усами щеточкой; в густых темных волосах проступала седина, отливавшие сталью глаза беспокойно мерцали. Глаза эти уставились сейчас на нее с такой горячечной напряженностью, что у нее защемило сердце, и она отвернулась.
– Не смотри вверх! Он там, в окне, - сказала она Джин.
– Если бы не глаза, он выглядел бы совсем нормальным.... Давай либо вместе уйдем, либо обе останемся.
– Нет, со мной ничего не случится, поезжай, - и Джин вошла в дом.
Динни поторопилась уйти. Ее потрясло это неожиданное появление человека, которого все считали неизлечимо больным. Она не знала, при каких обстоятельствах Ферза поместили в клинику, да и вообще знала о нем только одно - он совершенно измучил Диану перед тем, как окончательно свихнулся; она решила, что найти выход сможет только Адриан. Дорога в музей казалась нескончаемо долгой, но Адриан еще не ушел, и Динни сбивчиво ему все рассказала, а он только с ужасом, на нее глядел.
– Ты не знаешь, где Диана?
– спросила она в заключение.
– Вечером она будет у Флер и Майкла. Я тоже туда собирался. Но где она сейчас, я не знаю. Поедем на Окли-стрит. Все это как гром среди ясного неба.
Они сели в такси.
– Дядя, а ты бы не мог позвонить в клинику?
– Нет, сначала я должен поговорить с Дианой. По-твоему, он выглядит нормально?
– Да. Только глаза... но я помню, - они у него всегда были такие.
Адриан схватился за голову,
– Какой ужас! Бедная моя девочка!
У Динни заныло сердце: ей было мучительно жаль их обоих.
– Как страшно, - добавил Адриан, - что возвращение этого бедняги вызывает во мне только ужас. Господи! Плохо дело, Динни, плохо дело!
Динни сжала его руку.
– Дядя, а что говорит закон?
– Бог его знает! Официально он никогда не был признан сумасшедшим. Диана этого не хотела. Он находился в частной клинике.
– Но не мог же он выйти сам, по своей воле, так, чтобы об этом не сообщили близким?
– Кто знает, что там произошло? Может, он такой же безумный, как раньше, и сбежал оттуда в минуту просветления. Но что бы мы ни делали, - и тут Динни глубоко тронуло выражение его лица, - нам надо думать не только о себе, но и о нем. Разве можно мучить его еще больше? Бедный Ферз! Любая беда - болезнь, бедность, пороки, преступления, - ничто не может быть трагичнее психического расстройства.
– Дядя, - сказала Динни, - а что будет ночью?
Адриан застонал.
– От этого мы должны ее избавить любым путем.
В конце Окли-стрит они отпустили такси и дошли до двери пешком...
Войдя в дом, Джин сказала горничной:
– Я мисс Тасборо. Мисс Динни поехала за мистером Черрелом. Гостиная у вас наверху? Там я и подожду. Он уже видел детей?
– Нет, мисс. Он пришел полчаса назад. Они наверху, в классной комнате, с ними мадмуазель.
– Тогда я буду посередине, - сказала Джин.
– Проводите меня наверх.
– Посидеть с вами, мисс?
– Нет. Подкараульте миссис Ферз и сразу ее предупредите.
Горничная посмотрела на Джин с восхищением и оставила ее в гостиной. Приоткрыв дверь, Джин прислушалась. Все было тихо. Она принялась неслышно расхаживать взад и вперед, от двери к окну. Как только она увидит Диану, она побежит к ней вниз; если же Ферз поднимется по лестнице, она выйдет ему навстречу. Сердце ее билось чуть быстрее, чем обычно, но она и не думала волноваться. Так она продежурила четверть часа и вдруг услышала за спиной шорох; обернувшись, она увидела, что в дверях стоит Ферз.