Последняя Империя
Шрифт:
Чей-то вопль в глубине дома прервал его речь. Дверь распахнулась, и на крыльцо, пятясь, с поднятыми руками выбежал человек в белой куртке и колпаке - королевский повар. Он попытался нащупать ногой ступеньку, не смог и спикировал на клумбу. Следом из дому выскочил сам король Людовик. Он размахивал старинным дуэльным пистолетом. Король кричал:
– Я тебе сто раз говорил: если снова подашь на стол вчерашнюю индейку... Кончено! Мое августейшее терпение лопнуло! Филипп, палача!
– Помилуйте, ваше королевское величество!
–
– свирепо сказал король.
Повар заныл:
– Ваше величество, войдите в мое положение: вас много, а я один и...
– Что? Вот как! Выражаешь недовольство существующим порядком? Ты красный агент? Палач, повесьте этого шпиона вон на том дереве!
Палач, дряхлый старичок с веревкой, сошел с крыльца, но повар увернулся, и палачу пришлось гоняться за ним по палисаднику. Несмотря на дряхлый вид, в нем чувствовалась уверенность и профессиональная хватка. Повару приходилось туго. Он бегал по палисаднику и в отчаянии вопил:
– Ваше императорское величество! Ваше императорское величество!
На втором этаже распахнулось окошко, из него высунулся лысенький толстячок.
– Что за шум?
– спросил он сердито.
Повар кинулся на колени, закричал:
– Бурбон приказал меня повесить!
Толстячок покраснел, захлебнулся гневом:
– Эй вы... бывший!
– крикнул он королю.
– Чего ерепенитесь? Это мой повар!
– Нет, мой!
– закричал Людовик.
– Мой!
– заспорил Наполеон.
Король топнул ногой.
– Нет, не ваш!
– Слушайте, старый придира!
– прокричал Наполеон VII.
– Мой кузен император изволил разделить весь обслуживающий персонал пополам. Это наш общий повар! Так что же вы вздумали вешать его в одиночку?
– Хорошо, - отозвался король Людовик.
– Филипп! Принеси палачу топор. Половину повара повесим, а вторую отдадим Бонапарту.
– Вы зарываетесь!
– отозвался король. Внезапно он заметил белье на веревке. Шея у него вздулась.
– Как вы... посмели...
– выговорил он, повесить свое тряпье на государственной границе? А? Да я... я...
– Это моя граница!
– взвизгнул Наполеон VII.
– Нет, моя!
– закричал Людовик XXIV и обернулся к камердинеру, выбежавшему в палисадник с топором в руках.
– Филипп! Конфискуйте контрабанду!
Камердинер с невозмутимым видом собрал белье, унес его в дом. Наполеон всплеснул руками.
– Императрица! Императрица! Погляди: Бурбон наше белье упер!
С треском распахнулось соседнее окно, из него высунулась растрепанная голова заспанной женщины.
– Ах ты, Бурбошка разнесчастный!
– завопила она пронзительно на весь квартал.
– Лопнули бы твои глаза бесстыжие! Да чтоб твоя бабушка тридцать раз в гробу...
– Я не желаю с вами разговаривать, - оскорбленно отвечал король.
– Вы прачка, вот кто вы, сударыня!
Императрица завопила еще пронзительнее:
– Напа, ты слышишь, как оскорбляют твою жену? Какой ты после этого мужчина? Я - прачка? Хорошо, пускай я прачка!
– И она завизжала: Аристократов на фонарь!
Людовик XXIV зажал уши ладонями. Старичок палач в страхе выпустил повара, которого только что поймал и приволок под дерево. Повар кинулся к соседнему палисаднику, где возле изгороди стоял тот самый человек в плаще и шелковом трико, который недавно вызвал такое восхищение Пипа. Он с интересом прислушивался к скандалу. Это был испанский король Карл. Повар подбежал к нему, крича:
– Не хочу больше тут жить! Эмигрирую! Ваше величество, прошу политического убежища!
– Вы католик?
– бесстрастно произнес король Карл.
– Я перейду в католичество!
– Паспорт? Виза?
– Нету - в отчаянии вопил повар.
Тогда король отвернулся и шепотом сказал:
– Полезайте!
Повар мигом перемахнул через ограду.
– Что это такое, ваше величество?
– закричал испанцу король Людовик.
– Не понимаю вас, коллега, - невозмутимо ответил король Карл.
– Филипп, - приказал Людовик, - пишите ноту королю испанскому: "Нам стало известно, что вы дали приют..." так, так, правильно... "Требуем немедленной выдачи..."
– Дон Орельяно-Хуан-Родригес-Санчес-Мария-Эмилиано ди Тонтуррадо, сказал король Карл в окошко через плечо, - ответьте: "Королевскому правительству ничего не известно ни о каких эмигрантах. Королевское правительство глубоко сожалеет..."
– Филипп, предъявите ультиматум: в течение двадцати четырех часов...
– Герцог ди Тонтуррадо, вы отвергаете ультиматум, как унижающий честь...
Людовик XXIV взорвался:
– Филипп! Объявите войну и в поход!
Филипп выхватил из кармана штопаную дамскую перчатку, швырнул ее через ограду, убежал в дом.
– Герцог, в ружье!
– приказал король Карл.
Филипп и герцог ди Тонтуррадо выскочили наружу с ружьями наперевес, прицелились друг в друга. Толстенькая физиономия Наполеона VII сразу исчезла, императрица с визгом захлопнула окошко. Джип рванулся вперед:
– Постойте, ребята!
Но поздно: уже щелкнули курки. Правда, оба ружья дали осечку, так что никто не пострадал, но это лишь пуще раздосадовало короля Людовика. Он покрепче насадил корону, засучил рукава.
– Филипп, шпагу!
– Герцог, шпагу!
– отозвался испанец.
Короли со шпагами в руках сошлись у ограды, разделявшей палисадники, и клинки, лязгая, засверкали, завертелись в их руках, словно велосипедные спицы. Принцесса Маргарита, выйдя на крыльцо, сказала с досадой:
– Ах! Опять!
Джип бросился, вперед.
– Ребята, то есть ваши величества! Нельзя же так истреблять королевские кадры! Прекратите! Я призываю вас к единению... перед лицом...
– Чьим?
– спросил король Карл своим чопорным скрипучим голосом.