Последняя из древних
Шрифт:
У Дочери в голове что-то забрезжило. Не мысль, нет – это произошло слишком быстро; скорее это было похоже на солнце, внезапно пробившееся сквозь облака. Тело, которое, увидев солнце, понимает, что солнце знает дорогу. Дочь пригнулась вниз и вбок и выскользнула из порванной накидки. Оба леопарда почувствовали, что ее тело упало. Они набросились на меховую накидку. Рот самца наполнился слюной, которая полетела во все стороны. Ему досталась шея Дочери, в то время как самка впилась острыми зубами в плечо. Вцепившись, они с силой вгрызлись в добычу, чтобы найти плоть и убить. Они вонзали когти поглубже, чтобы держаться крепче. Но мех под ними обмяк и стал плоским. Самец не добрался до мяса, мышцы или кости. Вместо этого в его ноздри набилась грязь. Самка почувствовала, что самец не в состоянии убить, и решила показать свою силу. Она прижала мех лапой и впилась в него клыками. Они вошли с огромной силой. Она вгрызлась в шкуру и прокусила ее, чтобы найти кровь. Самец леопарда взвыл. Он отскочил назад, отдернув лапу. То, что она грызла, оказалось его ногой. Вскоре леопарды поняли, что мех пуст. Им никогда не попадалась добыча, способная сбросить с себя шкуру. В первый раз кто-то из семьи проделал такое.
Их замешательство дало Дочери время, чтобы с силой взмахнуть копьем и отбросить самца назад. Раненый кот отскочил на несколько шагов. Дочь последовала за ним, тесня его назад к густым зарослям. Он отступал дальше, но вдруг вздрогнул и взвыл. Раздался глухой стук. Чувствуя опасность, он обернулся, чтобы посмотреть. Что там?
– Ароо! – послышалось сзади.
Дочь увидела, что самец отвлекся, и воспользовалась моментом, чтобы резко опустить копье. Она сильно, с треском стукнула его по голове. Но тут же на нее кинулась самка. Снова вопль, треск, визг, всхлип – и самка упала на спину. Оглушенная, она лежала в грязи, высунув язык, из головы текла кровь. Дочь не поняла, что ее свалило, но не стала тратить время на выяснения. Она вскочила, сделала выпад и здоровой рукой глубоко вонзила копье в бок самки. Укол, еще укол, и она поразила обоих зверей.
Дочь смотрела на них достаточно долго, чтобы понять, что леопарды больше не встанут. Она упала на колени, все еще ошеломленная битвой. Потом легла на спину, тяжело дыша, пытаясь заставить легкие впустить воздух. Запах мертвого кота ударил ей в нос. Она была в состоянии думать только о том, что ненавидит запах кошачьего мяса. Ей пришло в голову, что, может быть, именно поэтому она и Дикий Кот так хорошо ладили между собой: у нее никогда не было желания съесть его. Убить зверя и не есть его мясо было пустой тратой сил, но кошачьи были жилисты, на них совсем не было жира. И она знала, что если бы стала обгладывать кости этих леопардов, то думала бы о Диком Коте, хотя он не был их близким родственником. Она сморщила нос. Есть кошачье мясо – признак слабости.
Отдышавшись, Дочь встала и проверила, откуда у нее идет кровь. Больше всего досталось руке. Нужно будет почиститься, но позже. Вокруг не чувствовалось никакой угрозы, но что же свалило самку леопарда? Рядом с телом она заметила камень величиной с ее кулак. Он ударился в голову самки достаточно сильно, чтобы проломить кость чуть выше глаза. Камень был идеально нацелен, и это позволило Дочери убить обоих зверей.
Дочь осторожно двинулась в том направлении, откуда, по-видимому, прилетел камень. Пройдя десять шагов, она увидела Сына. Его тело лежало лицом вниз. Из куста высовывались большая ступня и лодыжка. Она пощупала мышцы. В его теле было мало тепла. Он уже принадлежал земле. Она подняла глаза и поняла, что леопарды, должно быть, только начали есть. Она помешала им сразу после их убийства. Дочь вздохнула и почувствовала, как потеря Сына укоренилась в ней. Она не могла позволить своему разуму вспоминать или поддаваться горю. Он был нужен ей для других целей.
Где же остальные? Дочь нюхала воздух, стараясь не отвлекаться на запах крови Сына. Она уловила движение воздуха впереди и вверху. Раздвинув густые заросли, она поползла вперед. Что там?
Тут она услышала тихое «Ароо».
Дочь двинулась к зарослям деревьев. Ветви покачивались, и на одном из деревьев виднелось что-то выпуклое. Это были Большая Мать и Струк. Обнявшись, они сидели на одной из высоких ветвей. Хотя леопард мог забраться за ними и на дерево, они находились достаточно высоко, чтобы заставить его колебаться. Когда используешь когти, чтобы лезть, драться уже нечем.
Старуха полезла вниз по стволу, цепляясь за него ладонями, ее дрожащее тело опускалось на худых руках. Большая Мать не радовалась своему меткому броску. Ее лицо говорило только об утрате. За ней спустился тихий и бледный Струк. Когда они оказались внизу ствола, Дочь обняла обоих и помогла встать на землю. Так они и стояли втроем на краю поляны, у подножия смотрового дерева. И молчали.
Струк первым нарушил их единство. Не услышав ни слова ободрения ни от Дочери, ни от Большой Матери, он почувствовал, что в его легких скопился воздух. Он больше не мог молчать. Тишину нарушало только сопение Большой Матери. Она принюхивалась, как будто таким образом выражала свои мысли. Он тоже попытался понюхать и сделал глубокий вдох. Ничем особенным не пахло. Только запах сосны, выдохи Большой Матери, пот Дочери, застрявший в ее спутанных волосах, землистая смесь крови и плоти. Струк понимал, что кто-то был ранен, но ничего другого запахи ему не рассказали, поэтому он приложил ухо к груди Дочери и чувствовал, как она поднимается и опускается. Этого было мало. Струк должен был избавиться от дурного ощущения в груди и издать звук печали. Его собственный голос, тонкий и дрожащий, удивил его самого: «Берлога».
Дочь изменила положение, чтобы обнять и ободрить Струка, и тут Большая Мать охнула. Только сейчас до нее дошло, что она ранена. Ее лицо было в крови. Разум Дочери был слишком погружен в себя, чтобы заметить запах, но теперь она начала действовать. Она уложила Большую Мать на землю и приподняла накидку, которую старуха натянула, чтобы прикрыть рану. У нее было два длинных пореза. Острый коготь пробил ей ребро. Из разорванной кожи торчало основание кишки. В ране виднелись поврежденные внутренности. Дочь быстро осмотрела кожу Струка. Одна царапина на ноге – коготь леопарда, пытавшегося помешать ему влезть на дерево.
Все ясно: леопарды преследовали тех, кто слабее, пока не вмешался Сын. Должно быть, они окружили и схватили его, когда он пытался забраться на дерево. Вдвоем леопарды одолели парня. Рану Струка нужно обработать, но он будет жить. Она переключила внимание на Большую Мать. Та истекала кровью. Во время спуска с дерева рана, по-видимому, открылась и кровотечение под накидкой усилилось. Нужно будет отвести ее под защиту пещеры. Ведь другие хищники унюхают кровь. Дочь наклонилась, чтобы взять Большую Мать на руки, потянула, но старуха покачала своей большой головой: «Не». Она не хотела, чтобы ее сдвигали с места.
Струк капнул немного воды из кожаного бурдюка на губы Большой Матери. Дочь положила руку на старую голову, и они посмотрели друг другу в глаза. Они редко поступали так: ведь прямой зрительный контакт может быть знаком враждебности. Но два тела, хорошо знающие друг друга, могут это сделать, чтобы определить направление взгляда, проверить здоровье, силу или ясность сознания. Все это вытекало из большой раны на боку Большой Матери, и взгляд девушки был знаком ободрения.
Большая Мать знала, что у нее не осталось ни здоровья, ни силы, одно лишь здравомыслие, но и оно ускользает. Она выпустила воздух из легких и отдалась на милость изменению. Много беспокойных лет она провела в постоянном стремлении раздобыть достаточно мяса для себя и своих домочадцев. Остатки сил позволяли ей думать только об удовольствии от предстоящего длительного отдыха. Вместо того чтобы бороться, она с нетерпением ждала этого долгого сна в земле. «Йе, сухостой», – фыркнула она, указывая на нос, словно говоря: «Я чувствую запах земли».
Большая Мать посмотрела на Дочь, на копну ее рыжих волос, бледную кожу, покрытую грязью и кровью, и снова принюхалась. Что-то новое. При обычных обстоятельствах она бы заметила сразу. Дочь была беременна. Мать всегда первой чувствует этот запах в дыхании своей дочери. Большая Мать стянула с головы рога и передала их Дочери без упрека и горечи. В этот миг ее боль сменилась гордостью. «Вар», – сказала она. Сейчас это слово означало нечто большее, чем «Держи голову приклеенной к телу». Теперь это значило, что Дочь будет держать свою семью привязанной к земле.