Последняя из древних
Шрифт:
Она повернулась и бросила рыбу рядом со Струком, который прижал ее большую тушу ногой и рукой. Он поднял камень и опустил его, но мышцы Струка были слишком слабы. Камень только скользнул по крупной голове рыбы. Разинутая пасть с длинными саблевидными клыками опасно приблизилась к его тонкой руке. Дочь взяла камень и ударила туда, куда надо. Камень размозжил череп рыбы и одновременно сломал ее позвоночник. Струк поднял руки и издал победный клич. Повернувшись, чтобы поймать следующую рыбу, Дочь с удивлением увидела, что медведица приблизилась к ее выступу. Раньше медведи не подходили так близко. Мать подняла морду и уловила запах девушки над водой. Дочь тоже понюхала воздух – таким образом они обменялись новостями. Дочь поняла, что дела у медведицы идут хорошо, и кивнула в знак уважения. Она надеялась, что это поможет ей удержать позицию. Хотя было ясно, что Дочь никогда не победит в бою, они обе понимали, что нарушать перемирие опасно.
Медведица тоже с любопытством принюхивалась. Она подняла нос и замерла, напомнив Дочери Большую Мать. Интересно, не ела ли эта медведица ее мать? Не оказалось ли тело старухи у нее внутри? Медведи по пути на рыбалку редко забредали на землю семьи, но такое вполне могло случиться. Дочь не расстраивалась от мысли, что семья – это мясо, наоборот, цеплялась за нее. Ее отношение к смерти и к тому, каким образом умирало тело, зависело от обстоятельств. В лучшие времена, когда было много живых тел, она бы похоронила Большую Мать, может быть, даже под деревом, если бы нашла упавшее. Но после нападения леопарда Дочь только затащила тела Сына и Большой Матери подальше в заросли. Чтобы найти правильное дерево и вырыть яму, требовалось много работы. И эта работа заняла бы единственную взрослую пару рук, которая должна была добывать еду и заботиться о Струке. Она не могла позволить себе такую роскошь.
Мысль о том, что медведица принесла часть Большой Матери на место встречи в своем животе, казалась вполне естественной. Ведь Дочь сама не смогла бы нести тело. Она пыталась почувствовать в медведице Большую Мать.
Медведица опустила голову и, казалось, посмотрела на живот девушки. Балансируя корзиной на коленях, Дочь приложила руку к своему животу.
«Йе».
Она вдруг впервые поняла, что ребенок может быть чем-то отдельным от нее. Что это не просто живот. Ребенок выйдет у нее между ног и станет телом, которое впоследствии может уйти.
Ночью они поймали больше рыбы, чем могли съесть. Они объедались сладкой оранжевой мякотью, нашли мешочки с икрой, и шарики лопались у них на зубах. Дикий Кот пришел за своей долей. Будучи запасливой, Дочь положила несколько кусочков рыбы поближе к огню, чтобы высушить. Потом она на всякий случай спрячет их в дупле, но пока еды было в избытке. На их стороне реки не было других голодных ртов. Они могут есть, пока их животы не станут круглыми, а руки и ноги такими же широкими, как сама река. Ночью в хижине Дочь легла на спину, обняла спящее тело Струка и попыталась слиться с его снами. Но ничего не произошло. Она не могла мысленно чувствовать другое тело. Несмотря на растущего в ней ребенка, она была одинока.
Древесно-стружечная панель
К воскресенью мои переживания из-за Кейтлин и руководства раскопками улеглись настолько, что я снова смогла думать о более важных вещах, таких как мебель. Саймон согласился совершить последний подвиг перед отъездом домой. Он отвезет меня в магазин «ИКЕА» в пригороде Авиньона.
По дороге в моей голове продолжал звучать голос Кейтлин. Она упомянула, что через день состоится видеоконференция с комитетом музея. Мысль, что я не буду в ней участвовать, приводила меня в ужас.
– Это же надо – притащить на раскопки журналиста! – Не удержавшись, я принялась рассуждать вслух. – Сразу видно, что она представления не имеет о масштабах проекта. Сомневаюсь, что она понимает, какие споры может вызвать моя интерпретация результатов. Людям не понравится, что они близкие родственники неандертальцев, из-за устаревших представлений об этом виде. Кому понравится думать о себе как о мохнатом животном?
– Роуз?
– Саймон?
– Интересно, какой смысл тебе сейчас ехать в «ИКЕА», учитывая твое состояние?
– Мое состояние?
– Ты беременна. Мы без гроша.
– Запишу покупки на счет проекта.
– И фрикадельки запишешь?
– Жаль, что ты сам не можешь родить ребенка. – Я смотрела на мелькающий за окном пейзаж. – Тебе бы это гораздо больше подошло.
– О да, я был бы великолепен. – Саймон схватился за руль. – Босой, беременный и одинокий в нашей квартире, гадая, когда муж соизволит вернуться домой.
– А почему босой?
– Ну, ты же свирепое животное, Роуз, вот и сожрала на завтрак мои тапки.
– Хорошо хоть, я не мохнатая.
Мы миновали цветущее лавандовое поле, аккуратные ряды пахучих лиловых цветов. Посередине приютился каменный домик, приземистый и крепкий с виду, как будто всю жизнь только и делал, что отказывался сдвинуться с места.
– Кейтлин – авторитетный ученый. Ведь правда? – спросил Саймон.
– Когда речь идет о гиббонах, она лучшая.
– Разве музей не может назначить кого-нибудь компетентного?
– Вероятно, не может.
– Ты сомневаешься в ней, потому что она женщина? – Он торжествующе улыбнулся.
– Я слишком высокоразвита, чтобы клюнуть на этот аргумент. – Я вздохнула. Хотя, если честно, это важный вопрос. Думаю, что Ги специально назначил неспециалиста, чтобы оставить слабое место. Захват власти – вот как это называется. На слабое место придут специалисты со своей оценкой и сам Ги, который будет решать, как ему поступить, исходя из того, как это повлияет на число посетителей и растопит ли сердца его частных спонсоров. На завтра запланирована видеоконференция. Там будет один из нанятых им экспертов-консультантов. Удобно, ничего не скажешь.
– И ты заранее знаешь, что скажет эксперт?
– Он не делился со мной результатами, но я знаю, что платит ему Ги. Он скажет все, что он потребует.
– Ги?
– Ги Анри.
– Этот куратор из музея в Арле? Я не знал, что ты работаешь с ним.
– Кейтлин ничего не поймет в заключении эксперта. Науку задвинут подальше. Равно как и мою репутацию в долгосрочной перспективе.
– Понятно.
– Вот поэтому, Саймон… Я…
– Что?
– Я думаю, что должна рожать здесь.