Последняя из древних
Шрифт:
Наконец, мы разобрались, но пришлось еще около часа стоять в очереди к кассе. В конце концов тележка с барахлящим колесом и я на нетвердых ногах добрались до нашей арендованной машины. Саймон запихнул все доски под пассажирское сиденье, не особо задумываясь, куда я дену ноги. Они, правда, так болели, что я с удовольствием оставила бы их в магазине. Я взяла маленькие проволочные корзины, чтобы держать на коленях, точнее, на маленьком кусочке коленей, который остался свободным после всех перемещений. Боковые скобы для полок разместились между сиденьями.
– Ну что, утрамбовались? – спросил Саймон. У него тоже болела спина.
– Я бы вздремнула, – сказала я.
Последней мы заталкивали заднюю стенку стеллажа. Я отошла в сторону, а Саймон пытался уложить ее поверх всего остального. Он взялся за край и сильно толкнул. Конец слишком далеко торчал из багажника, и он толкнул еще раз. Без толку. Я быстро поняла, что ничего не выйдет, и что-то внутри меня перевернулось. Я и думать не могла о том, чтобы вернуться и встать в очередь в отдел доставки, которая, как мне казалось, тянулась на многие мили.
– Я предупреждала, – прорычала я.
– Ты сказала, что стоит попробовать.
– Ты никогда ничего не продумываешь заранее.
– А ты вечно носишься по разным странам.
– Я не могу носиться. Я величиной с большое кресло.
– Я переезжаю в Лондон, а тебя несет во Францию, – огрызнулся он. – Я и это должен был предвидеть?
– Мог бы хотя бы арендовать достаточно вместительную машину.
– Я пытаюсь экономить.
– Потому что не умеешь зарабатывать.
Саймон отошел от машины. Выражение лица стало жестким. Казалось, он сейчас убежит. Но он вдруг резко и отчаянно зарычал. Таких звуков я от него никогда не слышала. Он вдруг показался огромным и свирепым, зубы оскалены, глаза широко раскрыты. Может быть, он испытывал отчаяние и беспомощность, но они вылились в ярость. Маленькая девочка, которую он перед этим случайно напугал, шла с родителями к машине. Она в страхе застыла, открыла рот и испуганно вскрикнула.
Я повернулась к Саймону спиной. Ноги болели, сил больше не было. Я беспокоилась о моей неандерталке, лежавшей в земле. Мне хотелось, чтобы Саймон что-то делал. И не бесился из-за торчащих наружу деталей. Чтобы он привел все в порядок. А заодно и меня, потому что я чувствовала себя разбитой как никогда. Мое тело больше не слушалось меня. Я не могла заставить его делать то, что мне нужно. Прислонившись задом к бамперу, я слушала, как он воет.
Наконец он перевел дыхание и подошел ко мне.
– Роуз? – Он говорил преувеличенно спокойно.
– Да?
– Залезай.
– Тогда у нас будет два предмета, которые не помещаются в машине.
– Мы едем в Лондон.
– Сейчас?
– Сию секунду. С меня хватит. Ребенок вот-вот родится. Я закажу доставку стеллажей. Мы едем домой.
– Я не еду. Я не могу.
– Твои неандертальцы тебе важнее, чем я.
– Ради этого я работала всю жизнь.
– Знаешь ли, я тоже. – Он двинулся к магазину.
Отстояв очередь в отдел доставки, Саймон вернулся. Я ждала его, втиснувшись на пассажирское сиденье. Он сел и опустил голову на руль. Если цель обслуживания клиентов состоит в том, чтобы допекать человека, пока он не согласится заплатить запрошенную сумму, то она была достигнута. Он выглядел совершенно сломленным.
– Ты хочешь, чтобы я остался в деревне? – спросил он.
– Нет.
– Я не могу пропустить эту неделю занятий. А то мне больше никогда не дадут никаких курсов.
– Знаю.
– Где я здесь найду работу? Я даже не говорю по-французски. Тебе же это известно?
– Известно, – сказала я.
– Нам нужно кормить ребенка. – Его голос был тихим и грустным. – А это возможно, только если я буду зарабатывать.
После встречи с Саймоном я стала сильнее, смелее и шла на больший профессиональный риск, чем когда-либо раньше. Он меня подстраховывал, и рисковать было безопаснее. Благодаря его гибкому уму я тоже научилась гибко мыслить. Но думаю, завести с кем-то ребенка – это крайняя степень риска. И тут я почувствовала ужас. Саймон меня не подстраховывал. Если бы он даже хотел, он не знал, где таится опасность. Ребенок как-никак был внутри меня. А он понятия не имел, что я при этом чувствую.
– Мы единственные приматы, у которых есть разделение обязанностей по добыче пропитания, – пробормотала я, изо всех сил стараясь что-то объяснить.
– Что-что? – Он посмотрел на меня с раздражением.
– Кейтлин так сказала мне на днях. Все остальные самки приматов могут снова добывать пропитание уже через несколько часов после родов. Дети могут цепляться за матерей и кормиться грудью, а самки работают, добывая еду. Люди так не могут. Нам, чтобы прокормиться, нужно полагаться на других. Это делает женщину очень уязвимой.
– Звучит как-то угрожающе.
– Да. Кейтлин хочет, чтобы я уехала…
– Ты уверена?
– … а мне нужно остаться.
– Роуз, – тихо сказал он. – Ребенок на подходе.
– Только через две недели. – Я попыталась выдавить улыбку.
Мы вернулись в деревню, и я вышла из машины.
– Очень жаль, Роуз, – сказал Саймон срывающимся голосом, – что ты не считаешь меня способным прокормить семью. Но я буду стараться. Сделаю все возможное, чтобы получить нагрузку на сентябрь.
Он уехал искать парковку, чтобы потом вернуться в квартиру и собрать вещи. Но мне казалось, что он уезжает навсегда.
Я смотрела ему вслед, пока крошечная машина не скрылась из виду. Беспокойство пульсировало в груди и пронзало все части моего тела. Я не могла понять, чувствую ли я себя виноватой, рассерженной или спятившей: мне было слишком плохо физически, чтобы разбираться еще и в своей психике. Я не могла подобрать слова для чувства, которое меня охватило. Пусть Саймон говорит, что хочет быть со мной, – все равно никаких гарантий нет. Жизнь и работа непредсказуемы, так же как и ценности. И пусть он пытается убедить меня в обратном. Это я вынашиваю ребенка. У него есть выбор, у меня – никакого.
18
Весь короткий летний сезон Дочь и Струк питались рыбой и росли. Единственной их компанией были медведи, и Дочь старалась, чтобы Струк не замечал, как ей одиноко. Струк со своей стороны ничего не имел против отсутствия других семей. Его желудок был полон. Он чувствовал себя не более одиноким, чем прежде. На самом деле ему было даже хорошо. Можно было не беспокоиться о том, что его пнет нога, принадлежащая кому-нибудь из членов семьи; его место рядом с Дочерью было надежным, а наблюдение за медведями на другой стороне реки не переставало его развлекать. Воздух был теплым. Они спали, не закрывая клапана хижины, и ему нравился шум реки снаружи.