Последняя камелия
Шрифт:
– Ничего, – сказала я, когда до меня дошло, о чем идет речь. – Я все понимаю. Вы делали то, что должны делать.
Она покачала головой, вытирая глаза платком.
– Нет, это было слишком. – Миссис Диллоуэй посмотрела мне в глаза. – Умоляю вас простить меня, мисс Льюис.
– Не надо умолять. Я и так готова простить вас.
– Спасибо, – сказала она, поднимаясь.
– Миссис Диллоуэй, – спросила я, когда она взялась за ручку двери. – Вы долго любили лорда Ливингстона?
Мой вопрос, казалось, ничуть не поразил ее. Возможно, сегодняшний инцидент уравнял наши отношения. Мы перешли от строгой иерархии дома к отношениям двух женщин – двух женщин, столкнувшихся с собственными тревогами, собственной любовью, собственными
– О, – проговорила она задумчиво, – мне кажется, с того дня, как я прибыла в поместье.
Я внимательно посмотрела на нее.
– Я никому не хотела зла, – продолжала миссис Диллоуэй, – особенно леди Анне.
– Я знаю, – заверила ее я. – Пожалуйста, не считайте, что вам нужно оправдываться.
– Ох, мисс Льюис, – проговорила она, глядя на меня беззащитным взглядом – это было лицо друга. – Я поняла, что человек может бороться со многими пороками и слабостями, но не с любовью. Нельзя изменить выбор сердца. Боюсь, этот факт стал величайшей трагедией моей жизни.
Я не потрудилась включить лампу у кровати: лунный свет лился в окно с мощностью лампочки в сорок ватт. Я достала из ящика стола лист бумаги и конверт и начала писать письмо домой.
Дорогие мама и папа,
я очень по вас скучаю и все же боюсь оставить детей. Я уже полюбила их, даже за такое короткое время. Я сочувствую им: они недавно потеряли мать и теперь живут вместе с отцом, который едва их замечает. Хотя, возможно, я преувеличиваю насчет его. Может быть, у него все-таки есть сердце? Но все равно я боюсь, что без моего присутствия они будут очень страдать, особенно самая маленькая, Джени. Ей всего два годика, и она отчаянно нуждается в родительской любви. Впрочем, труднее всего с десятилетней Кэтрин. Она ужасно тоскует по матери. И Эббот, старший мальчик, глубоко переживает эту потерю. Я еще не выяснила, почему. И все-таки здесь есть что-то еще: у меня такое чувство, что смерть леди Анны окружена какой-то темной тайной. Не бойтесь за меня. Я знаю, мне тут ничто не угрожает, но на мои вопросы о причине смерти хозяйки никто не хочет отвечать, и я хочу сама раскрыть эту тайну. Что вы думаете по этому поводу?
Пожалуйста, напишите мне, когда сможете. Иногда мне здесь так одиноко, и ничто бы меня так не порадовало, как письмо из дома. Я бы попросила вас прислать хлеба из нашей булочной, но, боюсь, пока он прибудет, станет совсем черствым. Лучше я представлю папину медовую цельнозерновую булку и помечтаю о доме.
Я сложила письмо и засунула в конверт, запечатала его, надписала адрес и положила на стол. Завтра надо отдать его мистеру Хэмфри, чтобы отправил из города. Потом я забралась в постель и стала думать о миссис Диллоуэй, потом о леди Анне и ее альбоме с гербарием. Можно было бы тихо, на цыпочках пройти в детскую, никого не тревожа, и принести его к себе, чтобы почитать.
Оказавшись в детской, я взяла альбом со стола, где оставила его днем, а когда принесла в свою спальню, то сразу открыла последние страницы. Но где же миддлберийская розовая? Я посмотрела внимательнее и обнаружила, что страница вырвана. Остался лишь неровный оборванный край.
Глава 18. Эддисон
В эту бессонную ночь меня потянуло в восточное крыло. Я вошла в затемненную спальню. Кружевное покрывало было туго натянуто на постель под балдахином, а рядом на столике стояла ваза с оранжевыми тигровыми лилиями. Когда глаза привыкли к темноте, я заметила на вишневом столике капельку воды. Кто-то здесь был. Возможно, только что.
За спиной скрипнула дверь.
– Что вы думаете о покоях леди Анны? – спросила миссис Диллоуэй. Лицо ее скрывала тень, и я не могла разглядеть его выражение. – Здесь все так, как было при ее жизни.
– Извините, что я вот так вторглась, – сказала я, кладя обратно зеркальце, которое нашла на туалетном столике. – Я не могла уснуть и решила пройтись. – Мои слова звучали суетливо, я как будто оправдывалась. – И вошла в эту дверь. Она была не заперта. Наверное, не смогла сдержать любопытства.
Миссис Диллоуэй подошла к туалетному столику, нежно глядя на него.
– Леди Анна – редкий человек, таких, как она, не было и не будет, – проговорила она. В зеркале ее глаза вспыхнули возбуждением, хотя лицо оставалось скорбным – странное сочетание радости и горя.
Мне было неловко стоять так близко к ней, хотелось броситься в дверь и во всю прыть бежать к себе, к Рексу, но ноги будто приросли к полу. А потом я ощутила на запястье ледяную руку миссис Диллоуэй.
– Я бы хотела вам кое-что показать, – сказала она. – Пожалуйста, пойдемте со мной.
Домоправительница сняла с шеи золотую цепочку, на которой висели два ключа. Один из них она вставила в дверь в глубине спальни. Я заглянула внутрь, а миссис Диллоуэй тем временем включила торшер. У окна стояло позолоченное кресло в стиле Людовика XVI, а рядом письменный стол с раскрытой книгой, ее страницы пожелтели от солнечного света. Рядом были разбросаны бумаги, фотографии, записная книжка и ручка, словно леди Анна только что подписывала свою корреспонденцию – может быть, ответ на приглашение на обед в Лондоне или официальный прием в доме какого-нибудь герцога. Я представила, как она выводит букву «А» с вытянутой черточкой и росчерком на конце. Может быть, она подписывалась маленьким цветочком в углу, как делала я. Я сделала несколько шагов ближе, заинтересовавшись книжной полкой у окна. Однако вместо художественной литературы там были только книги по ботанике. Я вытащила за корешок одну – «Питание роз и уход за ними». Другая, побольше, с изображением гортензии на обложке, оказалась руководством по уходу за многолетними растениями.
– Она была самоучкой, – сказала миссис Диллоуэй, – но знала о растениях и цветах больше, чем любой другой.
Я наблюдала, как старая женщина осматривает комнату. Она подошла ко мне поближе и указала на обитую материей скамью у окна. Я пошла за ней и села. Мне представилось, как сюда к маме прибегают дети. Маленькая девочка, лежа на этой скамье, выглядывающая в сад, пока ее мать работает; мальчики поглощены чтением комиксов. Такое счастье. Что разрушило его?
В свете торшера миссис Диллоуэй выглядела дряхлой, намного старше, чем показалось мне раньше. Свет от лампы высвечивал морщины на ее коже, усталость в глазах.
– Я знаю, что стара, – сказала она. – Мне недолго осталось. – Она провела рукой по седым волосам. – Мисс Синклер, мои поездки в город по средам – это не визиты к парикмахеру. Я хожу к доктору. У меня рак. Скоро я начну лечение и уже не смогу выполнять свои обязанности здесь.
– О, извините, я не знала…
– Мне не нужна ваша жалость, – прервала меня она. – Но нужна ваша помощь. – Она выдвинула ящик стола и вытащила стопку газетных вырезок. – Перед смертью леди Анна призналась мне в одном темном деле, которое не давало мне покоя все эти годы.
Я просмотрела первую газетную вырезку.
– Это о пропавшей девушке, Лайле Герцберг.
– Да, – подтвердила миссис Диллоуэй. – И есть еще.
Я посмотрела следующую вырезку, а потом другие.
– Джейн Ианелла, Эллен Гановер, Дорис Уилер, Беатрис Крейн, Лизбет О’Нелли. – Я покачала головой. – Все были похищены.
Миссис Диллоуэй кивнула, потом протянула руку к оловянной коробочке на книжном шкафу.
– Это нашла леди Анна.
Я взяла коробочку и открыла крышку. Внутри на синей бархатной подушечке лежал золотой браслет. Вынув его, я посмотрела на миссис Диллоуэй.