ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
ожидал, что я побледнею и начну потеть. Я не оправдал его ожиданий. Сенсации не вышло.
– Кто-то должен был
организовать это мероприятие. Кто-то более умный и расчетливый, чем Сидоров.
– Неужели я? Просто приятно слышать...
– Не умничайте, Шумов, - строго сказал Козлов. Он нахмурился. То, что его тирады не производили должного
впечатления, Козлову не нравилось.
– Вчера вечером вы решили, что
решили скрыться, но затем поняли, что бегство подтвердит все обвинения в ваш адрес. И решили вернуться домой.
– Тут одно из двух, - возразил я.
– Либо перед вами сидит гений преступного мира, организовавший налет на «Европу-
Инвест», либо дебил, не способный понять, к чему ведут его поступки. Вы уж решите для себя...
– Не надо умничать!
– громко сказал Козлов и хлопнул по столу ладонью.
– Когда будет нужно, мы все решим! А ты
подумай, что чистосердечное признание облегчает участь...
– Чью участь? Участь следователя, у которого нет никаких доказательств?
– спросил я. То ли от того, что хотелось спать,
то ли от того, что Козлов с самого начала мне не слишком нравился, но ночное собеседование стало меня раздражать. И я
перестал сдерживаться. Наверное, это было ошибкой.
– А я тебе очень советую - по-хорошему - признаться!
– повысил голос Козлов. Следующей стадией должен был стать
истерический крик. Мне не хотелось при этом присутствовать. Неожиданно даже для самого себя и тем более для Козлова я
встал с табурета и подошел к двери.
– Дурацкий разговор, - сообщил я Козлову свое мнение.
– В следующий раз приглашай меня днем, при свете. Или ты
боишься при свете?
– Это ты сам бойся!
– прошипел Козлов и выскочил из-за стола. Он протянул ко мне свои длинные руки, и это было так
неприятно, что я понял: еще немного - и Козлов получит по рукам. И другим частям тела. В то же время я соображал, что
бить морду милиционеру в кабинете Управления внутренних дел в присутствии еще двух ментов - очень сомнительная идея.
Так и боролись во мне эти два желания - бить или не бить. А Козлов все размахивал у меня перед лицом руками, что-то
выкрикивал... Я вдруг понял, что он пьян. Не то чтобы вусмерть, но запашок присутствовал.
– А я говорю, что ты подпишешь!
– проорал он мне в ухо, схватил за руку и потащил к своему столу. Я оттолкнул его.
Слегка. Он не упал, только чуть пошатнулся. Сделал удивленные глаза и повернулся к своим коллегам, которые стояли у
стены и ждали повода. Дождались.
– Ребята, - изумленно проговорил Козлов, будто ему и в голову никогда не приходило, что кто-то может его тронуть.
Ребята немедленно откликнулись. Я подумал, что стоит поберечь голову, и обхватил ее руками сразу же после того, как
меня свалили с ног. Но ребята хорошо подготовились к мероприятию. Бить человека у них получалось лучше, чем следить.
По голове они не лупили, старались попадать по корпусу. Минут через пять мне устроили перерыв.
Козлов опустился на колени и подсунул мне под нос какой-то листок бумаги.
– Подписывай, гнида, - сказал он и схватил меня двумя пальцами за ухо. Я понял, что у Козлова нестриженные ногти. У
меня сразу же пропало желание общаться с таким нечистоплотным человеком.
– Не хочешь?
– с удивлением и раздражением спросил Козлов.
– Ну так ведь... ну тогда все сначала...
Ничего другого я не ожидал. Козлов хотел выглядеть умным. Но с фантазией у него было слабовато.
Я даже не понял - то ли я потерял сознание от боли, то ли уснул, устав считать удары. И то и другое одинаково вероятно.
Глава 14
Линолеум на полу был чудо как хорош. Какие-то изощренные сплетения синих и красных линий, странные формы,
чарующие глаз... В нормальном положении - то есть стоя - ничего подобного и не замечаешь. Топчешь такую красоту
ботинком, и все. Так что Козлова стоило поблагодарить за то, что приобщил меня к прекрасному. Но только за это. За
остальное мне хотелось его убить. Я чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя отбитый до прозрачности кусок
мяса на разделочной доске. Осталось только посолить, поперчить и бросить на раскаленную сковороду.
Я лежал на полу кабинета, и вставать мне не хотелось. Наверное, потому, чтобы не падать снова. Я рассматривал
линолеум, потом перевел взгляд левее и тщательно оглядел забрызганный грязью мужской ботинок примерно сорок второго
размера. Грязь выглядела свежей, и я сделал заключение, что на улице по-прежнему мерзкая погода. Тем более не было