Последняя седмица. Откровения позднего агностика
Шрифт:
– Ну давай, – с некоторым сомнением хмыкнул он и посмотрел на меня уж совсем уничижительно.
С минуту пошевелив пальцем у виска, я начал выдавать утонченную до нельзя жесть:
Милостью божьей, кругами ада, стальная птица идет на посадку.
Жизнь течет капля за каплей в океан беспорядка.
Под вечер запели гормоны, эритроциты, гемоглобины – не шутка.
Молитесь богам, садясь на иглу, вы – нынешние, нутка.
Я чувствовал, что впадаю в экстаз. Во мне росло
– Птичку жалко.
Не знаю, про какую птицу он говорил, про стальную или Пегаса, но мне самому тоже стало не до шуток. Уж больно утомительна эта штука – рэп, сушит мозги, вызывает тошноту, мать твою, решил я, и опять сосредоточился на главном.
Глядя на стоящее у кровати железное дерево с его налитыми плодами, воскрешающее в памяти райские кущи и висячие сады Семирамиды, я почему-то вспомнил школьные задачи про две трубы, из одной вода втекает, из другой вытекает. Спрашивается, за сколько минут наполнится ведро или лохань. В данном случае, конечно, имеется в виду обыкновенная мирская жизнь. Когда из нее вытечет последняя капля, одному богу известно. Не надо святотатствовать. Здесь ты своими глазами видишь, как на твой алтарь постоянно капает что-то лечебное, и ничего не выливается. Нигде, скажу я вам, не чувствуешь себя столь благостно и спокойно, как под капельницей.
Правда, не обходится и без неприятных ощущений. Вены у меня всегда были плохие, медсестрам приходилось долго трудиться, чтобы нащупать хотя бы одну из них и вставить иглу. Ели кому-то и удавалось сразу, то это были, как правило, опытные медработники со стажем ассистента пластического хирурга, никак не меньше. Лиля была новенькая, она лишь пару дней назад устроилась на работу после училища, и в этом деле считалась профаном.
Старшие сестры просили войти в ее положение, учитывать данный факт биографии и дать Лиле, как они говорили, набить руку. Она долго возилась с моей правой рукой, потом с левой, пока, наконец, не вставляла иглу в нужную точку, продырявив мне кожу в нескольких местах и напустив лужи крови. Но если все получалось, и мучения мои заканчивались, я обретал такое же счастье, что и мои сокамерники.
– Да, поистине капельница – это аутодафе и рука Спасителя одновременно, – загадочно произнес Евгений, сомкнув веки и читая молитву святого праведного Иоанна Кронштадского о скорой помощи и о спасении от телесной смерти по причине болезни или огня.
– О, великий угодниче Христов, пастырю дивный, скорый помощниче и милостивый предстателю, – шевелил он тонкими посиневшими губами и крестился левой рукой, потому что в правой торчал израильский катетер, куда Лиля только что сунула иглу.
В истории болезни было сказано, что попал он в пульмонологию на скорой помощи месяц назад в критическом состоянии, «на грани летального исхода». Ему нужно было целиком поменять кровь, и только при этом условии можно было рассчитывать на полное выздоровление. В него уже вкачали сотни миллилитров стерильного хлорида натрия и различных антибиотиков на основе физиологического раствора фирмы "Гром Интернешнл", который сам же где-то достал по блату и упросил врачей использовать именно его. Принимал как целебный бальзам, божественный нектар из парка наслаждений древней Помпеи, как средство Макропулоса или пресловутый эликсир бессмертия, в конце концов.
– Осталось влить еще полведра, чтобы довести количество гемоглобина в эритроцитах до нужного уровня, –
Сеансы массового вливания и регулярные вызовы в процедурную на укол, как на файф-о-клок, чем-то напоминали методу доктора Грюнштейна, назначавшего всем обитателям чумного барака при гарнизонной тюрьме поголовно одно и то же – промывание желудка. В том числе и Йозефу Швейку, которого поместили туда вместе с малодушными симулянтами, желающими откосить от фронта. Кто-то симулировал бронхит, воспаление легких, чахотку, кто-то – ревматизм, грыжу или сахарный диабет. Таким верным способом, писал Ярослав Гашек, врачи полевого госпиталя изгоняли из них беса саботажа и возвращали в лоно австрийской армии. «Больше не выдержу, – сказал Швейку его сосед по койке, когда ему уже второй раз в течение одного дня сделали очистительную клизму. Он симулировал близорукость. – Завтра же еду в полк».
***
Нас же, временно приписанных к Волжским прудам, местные кудесники заправляли через шланг обычной дистиллированной жидкостью из пластиковых мешков с указанием фамилии страдальца и номера койки. Больной справа – слесарь КИПа Фёдор Цыбулькин оказался здесь своим человеком. Пребывание в больнице стало для него закоренелой привычкой, своего рода неосознанной необходимостью, смыслом жизни и насущной потребностью в одно и то же время.
Он ложится сюда каждые три месяца и это уже его двадцать первая ходка. Знает здесь всех и каждого, а все принимают его как родного, бывалого и почетного клиента, который здесь прописался на ПМЖ, можно сказать, до часа рокового. Помните, у Давида Самойлова: «Смерть, вы знаете, что это? Не конец, не беда. Окончание сюжета навсегда, навсегда».
И впрямь, говорили врачи, хронические заболевания в пульмонологии или, как ее еще называют, в «грудной медицине», не лечат, они только прогрессируют, несмотря на все примочки и усилия врачей. Здесь просто ставят на ноги с помощью какой-нибудь хитрой терапии, если это возможно, и то не всегда. То есть выхаживают, поправляют, реанимируют, возвращают дыхание, иногда даже после потери пульса и клинической смерти, или, как сказали в регистратуре, «восстанавливают функционал». Иными словами, делают профилактику, как автомобилю или самолету, чтобы мог снова летать и радоваться жизни. Правда, не долго.
– С большой вероятностью, – вслух читал какой-то популярный справочник лежачий больной из дальнего угла, – через два-три месяца, максимум четыре инфекция, бронхит и астма снова возьмут за горло, начнет душить кашель, и тогда опять надо будет обратиться к специалисту.
При этих словах Федя поднял голову, выпятил грудь и посмотрел на нас так, как смотрят в армии дембеля на зеленых новобранцев. Статус ветерана седьмого этажа главного корпуса позволял ему чувствовать себя вип-персоной и требовать особого внимания. С этим, собственно, никто не спорил. Мы старались ему угодить, почитали как старейшину, признавая за ним безусловный авторитет и право сильного. Известно, такие вожаки обязательно появляются среди коллектива в условиях ограниченного пространства – камеры, военной казармы или больничной палаты. Он говорил, что одного курса подобной реабилитации, действительно, хватает лишь на пару месяцев в лучшем случае:
– А дальше снова пожалте бриться. Лично я сюда захаживаю каждые три месяца.
К тому моменту простодушный Федя еще не знал, что своим указом в рамках оптимизации расходов на содержание лежачих и количества койкомест наш родной минздрав продлил сроки между предыдущей и последующей госпитализацией с трех месяцев до шести. То есть выйти из стационара и вернуться в него снова можно только через полгода, никак не раньше. Исключение делаются лишь для тех, кого привозят сюда на карете скорой помощи.