Последняя седмица. Откровения позднего агностика
Шрифт:
– А то ишь, повадились!
Услышать такое Федя явно не ожидал и как-то сразу погрустнел. Но пренеприятное известие не убило в нем веру в милосердие страховой медицины. Он не мог представить себе, что двери этого заведения не будут открыты для него в минуту новых испытаний пневмонией и приступами сухого кашля.
–А скорая помощь на что?
Человек, подавший голос из правого угла, был самым застенчивым из нас, любителей пива и шуток. И это, на мой взгляд, довольно странно. Звали его Наум Моисеевич, но не было случая, чтоб он кого-то перебил, встрял в чужой разговор или кому-то перечил. Тем не менее, судя по умным и тонким репликам, был начитан, обладал широкими знаниями в самых различных областях человеческой деятельности.
Сам он ничего не ел из того, что было за казенный счет, отказывался от жидких щей и выпивал только компот или яблочный сок, который давали не каждый день и отнюдь не всякому, а только язвенникам и диабетикам со стажем и диетой № 4. Питался исключительно из своего мешка, что держал в общем холодильнике. Было интересно наблюдать, как он достает из него одну банку за другой, снимает крышки с номерами и выкладывает на стол отдельные ингредиенты кошерной еды, вознося молитвы богу Яхве.
Нельзя сказать, что он был вегетарианцем, в его меню входила и курица, и рыба, и сервелат, но в списке блюд, любовно составленном женской рукой, в основном значилась зелень и овощи. Все это в готовом виде и большом количестве каждый день приносила ему верная супруга и благодетельная мать Изольда Давыдовна. Она следила, чтобы он кушал все в определенном порядке и до конца, а уходя кланялась на все четыре стороны, желала каждому удачи, достатка и крепкого здоровья. При этом опять же славила своих богов и просила милости.
– Вот мы, православные, больше говорим о спасении души – укрепи, Господи, прости нас грешных, вразуми, наставь на путь истинный и тому подобное, – заводил после ее ухода речь неугомонный Федя, который сам не спал в тихий час, и другим не давал. – А у евреев наоборот. Какое-то потребительское отношение к богу. Они всё норовят вымолить чего-нибудь такое, что можно пощупать, принести в дом, сожрать, положить в карман. Это почему?
– У нас просить господа за себя – естественно, – пояснял Наум Моисеевич. – Вещи как ширпотреб нужны человеку для жизни. Если ты истинный иудей, считаешь себя рабом Яхве, значит, должен просить его о чем-нибудь. Без его воли ничего не бывает, ничего не появится на столе ив полости рта. Только он решает, дать тебе кров, деньги, пищу или не дать.
– Логично, – не унимался ветеран, хотя его уже никто не слушал. Видно было, что где-то в глубине его широкой души тихонько живет антисемит. – Но уж больно как-то не по-христиански.
Дальше он переходил на олигархов, ругал на чем свет стоит партию воров и жуликов, которые раздербанили великую страну, поминал лихом залоговые аукционы, дефолт, семибанкирщину…
– Несчастная Россия, это что ж творится на святой Руси, – бормотал он, впадая в послеобеденную дрёму, которая сморила и его, несмотря на патриотический экстаз и праведный гнев.
И уже, храпя, интуитивно, как «Отче наш», перебирая людишек, оглашал весь список покойных и ныне здравствующих героев эпохи первоначального накопления.
– Березовский, Гусинский, Авен, Смоленский, Ходорковский, Фридман, Малкин, хр-р-р-р…
Надо сказать, что потребность в общении у обитателей палаты № 6 наиболее остро давала себя знать к концу дня, когда вечерело за окном, заканчивались обходы, вызовы «на кровь» и «на укол», а врачи уединялись в ординаторской, чтобы заполнить истории болезни. Стучаться к ним в этот момент считалось нарушением режима. Но у Феди инстинкт пополнения информации мог проявиться в любой момент, в том числе и после обеда, вопреки требованиям внутреннего распорядка.
Немного поспав, Федор крякнул и вернулся к прерванной теме. Не обращая внимания на спящих,
– Я двадцать с лишним лет отработал мастером КИПа в «Мосэнерго». И был у меня один главный инженер. А как Чубайс разделил на четырнадцать компаний, то и главных инженеров стало четырнадцать. У всех свои кабинеты, офисы, секретари, секретарши, мать их суку. И сидят в них мордастые ребятки, один другого краше. Всё сынки, да племянники. Тупые, как валенки. Ничего не знают. Силу тока от напряжения отличить не могут. Меня спрашивают, как быть, куда ставить, какой прибор как называется…
Историю про РАО ЕЭС я слышал много раз и в разных вариантах. В свое время о судьбе главного российского монополиста в электроэнергетике кто только не горевал, не сокрушался. И слез пролито, и сказано немало, а некоторые, особо говорливые перебирают кости до сих пор. Наверное, по инерции. Да я и сам внес свою лепту в так называемое всенародное обсуждение, написав пару статей. Навязло в зубах, ничего не меняется. Однако рассказ очевидца, звучавший хриплым рефреном под сводами палаты для больных средней степени тяжести, меня заинтересовал с прежней силой. Стряхнув остаток послеобеденной дремоты, повернувшись на другой бок и сунув кулак под щеку, я с удовольствием внимал каждому слову неутомимого рассказчика.
– Послали меня в Каширу. Я там бывал раньше. Чистое поле, лес за окраиной. А тут гляжу – дворец из стекла и бетона средь каширских болот, блестит на солнце, как котовские яйца. Что это, спрашиваю. Говорят – офис, главная контора, продают электричество в коттеджные поселки. Иду к начальнику. Не знает, какие приборы заказывать, куда ставить, меня велел кликать. А я ему: какого хрена ты сам тут делаешь, где тебя учили, дурак ты этакий? Выгнали.
Позже я узнал, что Каширскую ГРЭС им. Г. М. Кржижановского, построенную в 1922 г. под личным контролем В. И. Ленина по плану ГОЭЛРО, собираются закрыть. Более 2000 квалифицированных специалистов останутся без работы. Пошла писать губерния жалобы туда, сюда, Путину. Мол, дорогой Владимир Владимирович, закрывают наше градообразующее предприятие. Куда деваться, огурцы собирать в теплицах всем места не хватит. Как доживать 45 -50-летним, как поднимать детей? Мы простые люди потеряли не только рубли. Зато те, что «рулили» и привели ГРЭС к краху, прекрасно набили свои карманы, построили коттеджи в Подмосковных Соснах. Их здесь уже нет. А нам-то что делать?
***
О том, что Федя страшно храпит по ночам, меня предупреждали, но я думал, как-нибудь обойдется, смогу выжить. Я готов спать при включенном свете, радио, телевизоре, когда в комнате сидят, курят, пьют, разговаривают, но не могу, когда храпят. Не знаю, почему любое всхрапывание, даже незначительное, похожее на легкое ржание коня в ночном или хрюканье молодого борова у пустого корыта, будит меня моментально, как бы крепко я не почивал.
Оно бьет по нервам с силой электрошокера, травмирует спиной мозг и звучит погребальным звоном Бухенвальда. Я не воспринимаю его иначе, как личное оскорбление. Наверное, это тоже болезнь, только наоборот. Если так, то к списку моих хронических недугов, и без того довольно обширному, нужно добавить еще одно – храпо-фобия. Такое не лечится.
Между прочим, по данным Всемирной организации здравоохранения ООН таких, как я неврастеников и жалких трусов со слабой волей, пасующих перед мелкими трудностями, не так уж мало – около двенадцати процентов, то есть каждый восьмой житель планеты. ВОЗ относит храп к разряду неизлечимых болезней, жертвами которой чаще всего являются люди талантливые, способные к принятию нестандартных решений, но эмоциональные и легко ранимые. Им достаточно одного грубого слова, окрика, шумового воздействия, чтобы они надолго замкнулись в себе и потеряли вкус к творчеству. Некоторые правозащитники хотят наделить их особым статусом, рассматривать храп как злостное деяние и нарушение прав человека.