Последняя тайна храма

Сассман Пол

Бен-Рой не припоминал, чтобы египетский инспектор говорил о брате. Он сжал губы, затем, пересилив самолюбие, встал и вытащил ручку из вазы. Госпожа Вейнберг настолько ушла в свои мысли, что не обратила внимания на действия полицейского.

– Бедняжка, – горько говорила она. – Подумать только – ведь ему было пятнадцать или шестнадцать, не больше. В таком возрасте пережить подобное! Как такое могло произойти?

Бен-Рой сел обратно в кресло и черкнул по ладони, чтобы расписать ручку.

– Он еще жив? – спросил он. – Брат?

Женщина пожала плечами.

– Доктор Таубер сказал, что он был… того… – Она поднесла палец к виску. – Да и как могло быть по-другому, после таких-то садистских измывательств?

Бен-Рой перестал водить ручкой по кисти и удивленно посмотрел на свою собеседницу.

– А что с ним произошло?

– Они же были близняшками. Ну как же, разве я не говорила? Госпожа Шлегель и ее брат, они были однояйцовыми близнецами. Ну и когда они оказались в лагере… Вы же знаете, что там делали с близнецами? Над ними проводили опыты. Самые варварские опыты, о которых даже подумать страшно.

У Бен-Роя пересохло горло. Он действительно слышал о нацистских опытах над близнецами. Лагерные «доктора» изощрялись в генетических экспериментах, используя детей в качестве подопытных кроликов; вводили им в кровь различные вещества, кастрировали, отрезали куски живого тела.

– Боже мой, – промямлил Арие.

– И как после этого можно не сдвинуться? Но девочка выдержала. Она была необыкновенно сильным человеком, так говорил доктор Таубер. Тонкая как спичка, но с очень сильным характером. Она, как мать, заботилась об Исааке, своем брате, глаз с него не спускала.

Женщина перевела взгляд на Бен-Роя.

– Когда они плыли на лодке, она сказала доктору Тауберу, что отомстит нацистским палачам, чего бы это ей ни стоило. Она не горевала и не плакала, но обещала найти их и убить.

Старушка помолчала и продолжила:

– Ей было тогда всего шестнадцать лет. До чего же надо довести ребенка, чтобы она такое сказала? Господи, куда же катится мир?

Вздохнув, она отложила спицы и шерсть, подошла к клетке и постучала по металлической решетке, подманивая попугая. Птичка возбужденно запрыгала и защебетала.

– Ух ты, мой хороший, – заворковала хозяйка. – Ух ты, мой красавчик!

Бен-Рой исписал почти весь листок и начал черкать по краям.

– Вы не знаете, ее брат еще жив? – повторил он свой вопрос.

– Не знаю, – ответила она, ритмично постукивая ногтем по решетке. – Я его никогда не видела.

– Он жил с ней?

– Нет, что вы! Он же совсем больной. По-моему, он был в «Кфар Шауле». Так мне доктор Таубер сказал.

Клиника для душевнобольных «Кфар Шаул» находилась на северо-западной окраине Иерусалима. Бен-Рой записал информацию на полях листка.

– Она почти каждый день к нему ходила. Но никогда не говорила о нем. Никогда. По крайней мере со мной. Так что я не знаю, жив он или уже умер.

Попугай забрался на крохотные качели в углу клетки и начал раскачиваться. Старушка весело засвистела.

– Вы сказали, что она родилась во Франции?

– Так она говорила. Правда, мы с ней нормально беседовали-то всего один раз за двадцать лет. Можете себе представить? Она тогда вошла в дом с тяжеленными сумками – по-моему, это было на Пасху, потому что в сумках у нее были упаковки с мацой, – и мы разговорились. Прямо в подъезде. Не помню, о чем именно, но она тогда точно сказала, что родом из Франции. Это я хорошо помню. Еще упоминала какой-то замок и деревню, рядом с их домом. Хотя, может, я это придумываю? Детали расплываются, а вот упаковки с мацой прямо перед глазами стоят, как будто только что видела. Странная штука память, не правда ли?

Она снова посвистела попугаю и сунула руку в карман халата.

– У нее была семья? Муж, дети, родители? – спросил Бен-Рой.

– Не думаю, – ответила старушка, роясь в кармане. – Она жила одна. Ни семьи, ни друзей. Бедняжка была так одинока! У меня по крайней мере оставался всегда мой Тедди. Не муж, а чудо – за сорок пять лет ни единого раза голоса на меня не повысил. Господи, упокой его душу!

– Понятно, – немного разочарованно пробормотал полицейский. – А работа у нее какая-нибудь была?

– По-моему, она работала в «Яд Вашеме». Что-то с архивами связанное. Она уходила из дому рано утром и возвращалась ближе к вечеру, и всегда с кипами бумаг, папок и еще бог знает чего. Однажды уронила одну папку, прямо в подъезде, и я помогла ей собрать бумажки. Что-то там про Дахау было. Не пойму, как только она могла такую гадость таскать домой – после того, что с ней произошло. Ох, Боже ты мой!

Она достала из кармана зернышко и поднесла к клетке, подзывая попугая. Затем, поддержав кисть левой рукой, просунула зернышко между прутьями. Птица издала радостный клич и соскочила с качелей.

Бен-Рой посмотрел на свои записи, раздумывая, о чем еще следует спросить. Взгляд его остановился на имени подозреваемого в убийстве, которое дал ему египетский следователь.

– Вам что-нибудь говорит имя Пит Янсен? – спросил он.

Женщина задумалась.

– Я знала Рене Янсена. Он жил через улицу от нас в Тель-Авиве. У него было вставное бедро. Сын его еще на флоте служил.

– Нет, я имел в виду Пита Янсена.

– Такого я не знаю.

Бен-Рой кивнул и взглянул на часы. Он задал еще несколько вопросов: были ли у Шлегель враги, увлекалась ли она чем-то необычным, знали ли ее соседи, – но, так и не получив определенных ответов, свернул бумагу с записями, положил ручку в вазу и собрался уходить. Заботливая старушка заставила Бен-Роя допить сок, заявив, что в ином случае его организму грозит обезвоживание, и провела инспектора к выходу.

– Я даже не знаю, где ее похоронили, – сказала она, открывая дверь. – Прожили двадцать один год вместе, а где могила – не знаю. Ужасно! Если выясните, прощу вас, скажите мне. Я бы прочитала киддуш [60] на ее йорцейт [61] .

Бен-Рой что-то пробубнил и, поблагодарив ее, вышел на улицу. Пройдя пару шагов, он обернулся.

– Последний вопрос. Что стало с имуществом госпожи Шлегель?

60

еврейская молитва, которую читают по особым случаям

61

годовщина смерти родственника или близкого человека