Последняя женская глупость
Шрифт:
Голос его задрожал, руки тоже. «БМВ» вильнул было в сторону, но тотчас выровнялся.
– Погодите, – нахмурился Бергер. – Вы на кого намекаете?
– Да я не намекаю. Я говорю о совершенно конкретном человеке. И не делайте вид, что вы его не знаете, его поганое имя уже всплывало во время наших разговоров. Забыли? Ну так я напомню. Это Никита Дымов. Художник. Красавчик такой, знаете, при виде которого чувствительные дамочки, вроде Риммы, ощущают сухость во рту и предательскую влажность в интимном местечке. Или вы станете меня уверять, будто у него не было причин убить Римму?
– У меня после разговора с ним создалось такое впечатление, что не было.
– А у меня были какие причины, по-вашему? Конечно, теперь дело прошлое, но, знаете, меня по-прежнему гложет любопытство: мне-то за каким чертом надо было убивать женщину, которую я много лет любил и на которой мечтал жениться? Так, на минуточку, откройте мне глаза на побудительные причины моего совершенно кретинского поступка!
Говорил Бронников вроде бы с легкой усмешкой, однако стрелка на спидометре медленно переползла за 100, потом за 120 километров…
– Мне кажется, я видел ограничитель скорости на подъезде к населенному пункту, – чрезвычайно вежливо произнес Бергер.
Бронников расслабился и, видимо, ослабил давление на педаль. Спидометр и Бергер вздохнули с равным облегчением: один тайно, другой – явно.
– Так как насчет причин? – опять начал Бронников, как только проехали Киселиху.
Бергер молчал, старательно делая вид, что дремлет. Он понимал законное любопытство Бронникова, и интересы следствия требовали продолжения разговора, однако… ну бывают люди, которые терпеть не могут превышения скорости! Можно, конечно, удивиться: какой же русский не любит быстрой езды? Так ведь это – русский. А он, Бергер, наполовину немец. Какие в таком случае могут быть к нему претензии?
– Спорим, я знаю, что вы скажете? – не унимался Бронников. – Ревность, состояние аффекта и все такое. Согласен – у меня были поводы для ревности, бессмысленно отрицать, хоть я и пытался поначалу. Но ведь они были не только у меня. Они были и у Никиты Дымова. Причем те же самые – ревность!
– Вы полагаете, он мог ревновать к вам?
– Ко мне? Чепуха какая. Стоило ему только пожелать, и Римма бросила бы меня в одну минуту. Я это прекрасно понимал, я на стенку лез, видя, как она у меня из рук уходит, вытекает, будто вода. Она – из моих рук! Вы не знаете, чем мы были друг для друга, пока не появился этот мальчишка, который ей душу выжег! Именно любовь к нему, вернее, не любовь, а какое-то безумное, неодолимое влечение изменило ее. Она была только моя, она мне принадлежала душой и телом, она была чиста, как алмаз, а из-за этого поганца стала настоящей блядью!
Бергера прижало к спинке сиденья. Стрелка опять поползла по спидометру, но он тупо поглядел на нее и как бы даже не заметил. Это не сила скорости – это догадка пригвоздила его к месту и заставила на мгновение онеметь.
– Ого! – сказал он наконец. – Так вот, значит, кто отправил Никите эти фотографии!
«БМВ» затормозил так резко, что Бергер непременно стукнулся бы о лобовое стекло, если бы не ремень. Бронников ударился грудью о руль и застонал:
– Черт! Идиот! Извините, это не вам. Это я себе. Ох… больно. – Он угрюмо потер грудь. – А откуда вам известно про фотографии?
– Мне их показал Дымов.
– Да ну? Сам показал?! Хитер, сволочь. Козыри из рукава вынул: я, мол, чист, аки ангел! Вы что, не понимаете, он сделал это, чтобы все подозрения от себя отвести? Боялся, что фотки так или иначе на свет вылезут. Не сомневался: тот, кто их ему послал, рано или поздно признается, что сделал это и зачем сделал.
– Ну вы признались, что это – дело ваших рук. А зачем вы их Никите послали?
– Что, не соображаете? – грубо спросил Бронников, трогая «БМВ» с места. – Я хотел, чтобы она с Никитой рассталась. Чтобы он ее бросил. Потому что хоть она там трахалась неведомо с кем, как ненормальная, все-таки сгорала-то от любви она по этому мальчишке. Не сомневаюсь – только потому и трахалась, что тот брюнет глазастый на него был похож. Небось представляла, будто она с ним, с этим… И называла этого стебаря не его собственным именем, а другим! Никогда! Никогда! – вдруг выкрикнул он яростно. – Дурак я! Это она не «Никогда!» шептала, это она «Никита!» шептала, а я просто не понял!
Бергер тоже мало что понял в этой путанице слов, но ему с каждой минутой все больше хотелось вынуть табельное оружие и хоть под дулом пистолета заставить Бронникова остановиться, а потом выйти из этого чертова «БМВ» и пересесть на рейсовый автобус. Он бы даже не поленился пару километров через заснеженный дачный поселок пройти, чтобы добраться до электрички, только бы не оставаться наедине с этим человеком, которого так корежило от ревности и горя, что ему, чувствуется, самому было сейчас все равно, жить или умереть.
«Бронников, немедленно остановите машину!» – хотел сказать он, а вместо этого сдавленным голосом пробормотал:
– А кто он… тот… на фотографиях?
– Представления не имею! – рявкнул Бронников, глубоко вздыхая и садясь прямее. – Знал бы – отрезал бы, что положено отрезать мужику в таких случаях. Но говорю: как я ни взбесился, увидев эти снимки, я сразу понял, что мужик – только средство. А цель – Дымов. Все из-за него и произошло.
– Кстати, а как вы раздобыли эти фотографии?
– Что значит – «раздобыл»? – косо зыркнул на него Бронников. – Да век бы их не видать, еще не хватало что-то там раздобывать!
– Откуда же они у вас взялись?
– Вы не поверите! – Бронников откинулся на спинку сиденья. – По почте пришли! К счастью, на домашний адрес. В отличие от той анонимки, благодаря которой все издательство узнало про красавчика-художника – бойфренда моей любовницы. Да, они пришли по почте… Первым моим побуждением было бросить их в физиономию Римме. Вторым – взять «вальтер» и пострелять всех на хрен. И ее, и того парня… вернее, тех парней. Но «вальтер» я не нашел. Может быть, Римма его уже к тому времени увезла в Соложенку, точно не знаю. Однако, покуда я его искал, кровь от башки немножко отлила, я дал себе труд задуматься.
– Насчет того, что овчинка выделки не стоит?
– Ого! – искоса глянул на него Бронников. – Мне послышалось, или в вашем голосе прозвучало явное презрение? Что, и нам ничто человеческое не чуждо, товарищ следователь? Вы бы на моем месте пошли-таки защищать попранную честь, да? А как же насчет пресловутой нордической выдержанности?
Бергер только и мог, что зубами скрипнул. Востер мужик этот Бронников. Востер, хитер, опасен… Конечно, не стоило бы его отпускать! Мало ли какие выводы там сделал эксперт Григорьев насчет пуль, гильз и всего прочего! От ошибок никто не застрахован, может, и непогрешимый Григорьев маху дал?