Последняя женская глупость
Шрифт:
– Я не женился, но домой ко мне лучше не надо, – замотал головой Никита. – Если честно, я уже который день у нашего вахтера живу. У меня тут были неприятности… мягко говоря, поэтому дома появляться просто боюсь.
– Что, какая-то девулька сделалась немножко беременна? И разъяренные папа с мамой норовят повлечь тебя под венец? Не дрейфь, племянник, в нашем семействе это обычное дело! В свое время я точно так же тащил за шкирку в загс твоего папашу, а ты в это время уже вовсю ножкой бил в мамочкином животе. Да и самого меня как-то раз совершенно вот так же чуть было не окрутили. «Судьба Онегина хранила…» И Нинка моя была в аналогичной ситуации, если помнишь… хотя где тебе, ты еще дитяткой был. Впрочем, ты с самого раннего детства подавал большие надежды. Приду, бывало, к сестре, а она: «Никитку не видел?» – «Никита твой, говорю, в подъезде с какой-то девчонкой обжимается так, что чмок по всему дому раздается!»
Резвун нарочно балагурил, давая время Никите прийти в себя. Чувствовалось, что с внезапным возвращением дядюшки парень уже вполне освоился, однако воспоминание о собственных неприятностях может погрузить его в бездну такого уныния, что он оттуда воспрянет не скоро. А Резвуну совсем не нужен был унылый, перепуганный Никита – ему нужен был помощник, глаза и уши, а иногда, очень может быть, даже и руки.
Расчет оказался верным – при воспоминаниях «о подвигах, о доблести, о славе» парень взбодрился, смог улыбнуться и даже с подобием юмора сообщить о том, что его неприятности не имеют отношения к матримониальным. Просто, когда он поехал продавать дачу, на него напали два каких-то явно шизанутых типа, сначала пытались раскроить ему монтировкой голову, потом начали стрелять, однако Никите удалось скрыться в лесу и уйти живым и невредимым.
Тут пришла очередь столбенеть Резвуну:
– Напали в лесу?!
– Ну да. А потом они, эти Костя и Эдик, поджидали меня около квартиры. Не думаю, конечно, что они там установили вечный караул, но с тех пор я дома практически не появлялся.
– Стоп, – негромко спросил Резвун. – Как их звали, как ты сказал?
– Костя и Эдик.
– Костя…
Не самое редкое имя на свете, верно? Отчего же Резвуна будто раскаленной иглой кольнули?
– Костя, говоришь? Костя, надо же! И каков он из себя?
– Ну, среднего роста, волосы светло-русые, глаза тоже светлые. Довольно обыкновенный на вид и вполне беззлобный. А в чем дело? Вы его знаете?
– Не встречал, но кое-что слышал, – отозвался Резвун, пытаясь припомнить, говорил ли ему незабвенный друг Павлуша, да будет ему набережная города Нанта пухом, что-нибудь о внешности своего «сменщика».
Не говорил, к сожалению. Однако если это совпадение, то слишком уж крутое, круче его только волжский откос. Покушение на единственного реального наследника Резвуна! Если оно организовано Григорием, то зачем? Уж кто-кто, а Гришка-то отлично знает, что Никите ни с какой стороны никогда и ничего не отломится, окажись Резвун хоть четырежды мертвым и трижды безвестно отсутствующим. Есть другой человек, у которого по закону – все права. Впрочем, может быть, Бронников просто решил подстраховаться? Например, не очень поверил в силу и законность того старого документа и решил устранить конкурента еще на старте – просто так, чтоб не думалось?
Кстати, очень похоже на Бронникова – такая стилистика. Это вполне его почерк – все сметать на своем пути.
Н-да… если этот Костя – тот самый, то Никите крупно повезло, что он ушел живым. Происшествие из разряда невероятных!
– И где это приключилось?
– Да на Семеновском шоссе, практически рядом с Мельницей.
– Далеко тебя завезли. И как же потом выбрался, на попутке?
– Ну… да, – ответил Никита. Ничего особенного он не сказал, однако тон насторожил Резвуна. Тут такое дело: когда человек живет, постоянно ожидая щелчка снимаемого предохранителя, то способен услышать его даже еще прежде, чем он прозвучит.
Резвун испытующе глянул на племянника. Тот насупился, как обиженный мальчишка, даже нижнюю губу капризно отвесил. Господи боже ж ты мой, да повзрослеет ли он когда-нибудь? Женилка небось в джинсы не вмещается, а мордашка детская-детская…
– Тебя кто подвез-то?
– Так, одна женщина.
– Кто такая?
– Да откуда мне знать? Случайная машина, случайная попутчица.
– Случайная связь… – в той же тональности добавил Резвун и по тому, как ожег его Никитка своими невозможными глазищами, понял, что с догадкой не промахнулся.
– Было между вами что-нибудь? Переспали? Не подцепил чего?
– Да там и была-то всего-навсего легкая феллация, – пренебрежительно ответил Никита.
– Что?! Это по-каковски же?
– По-итальянски фелло – сосать.
– Ах вон оно что…
Резвуну понравился синоним известного термина. Волнующее словечко. Все-таки есть чему поучиться у молодежи, напрасно ее называют пустой и безмозглой.
– И все? Только это самое? Больше ничего?
– Ну тут в театре случился небольшой производственный конфликт – понимаете, дядя, мы с ней на сцене были, – как бы в неких фигурно-смущенных скобках добавил Никита, – и она убежала. Убежала и исчезла бесследно. Как будто и не произошло между нами ничего. Как будто ей только и нужно было – порцию горяченьких гормонов от меня получить.
– Да брось! – отмахнулся Резвун, предполагавший открытие каких-то роковых тайн. – Ты получил удовольствие? Получил, надо думать. Ну и ей тоже надо было что-то получить. Есть такие бабенки, которые за мужиками только ради гормонов гоняются, а как разложишь ее – ну деревяшка деревяшкой! Забудь ты эту… как ее зовут?
– Римма, – с явной неохотой буркнул Никита, и в Резвуна второй раз за последние несколько минут вонзилась та же самая раскаленная игла.
Ну предположим, Константинов на свете и в самом деле много. Но вот женщин по имени Римма… То есть их настолько мало, что ему известна, к примеру, только одна. Да и та – подруга человека, который желает ему смерти…
Нет. Не может быть, чтобы она еще и Никиткину дорожку перешла!
– Какая эта Римма из себя?
– Ну… красивая, высокая, фигура очень хорошая. – Никита начал перечислять сначала нехотя, потом заметно увлекся: – Ноги длинные. Глаза серые, большие и очень интересные брови, таким как бы домиком, будто она все время удивляется чему-то. Волосы… волосы русые. Не короткие и не длинные.
Ох ты, боже мой! Портрет, прямо скажем, настолько обтекаемый, что подойдет каждой третьей женщине, особенно в Нижнем Новгороде, который изобилен на красавиц, но все-таки некоторые черты совпадают один в один. Глаза и особенно брови, эти удивленные, полудетские брови.
– Сколько ей приблизительно лет? И вот что – машина у нее какая?
– Лет ей, конечно, много. Наверняка далеко за тридцать, – откровенно приуныл Никита. – А машина – синяя «Ауди».
Римма. Брови домиком. За тридцать. Темно-синяя «Ауди»…
Все. Аллес капут! Чудес не бывает, пора бы к этому привыкнуть.
Резвун внезапно вспомнил, как его «Пежо» (он вообще любил все французское, а машинки – в первую очередь) ни с того ни с сего встал на перекрестке Республиканской однажды утром: ни тпру ни ну, – а он дико опаздывал на типографскую планерку. И кидался то к одной машине, то к другой – был час пик, все куда-то мчались, ни в маршрутку, ни в троллейбус не влезешь, а городские автобусы в Нижнем давно уже вымерли как класс, и вдруг рядом остановилась синяя «Ауди», дверца открылась – и он увидел Риммочку, завредакцией детективов, а по совместительству любовницу Гришки Бронникова – двоюродную жену, как писал Вознесенский.