Послевкусие
Шрифт:
– В праздничные дни я у неё. Своим ходом.
– Да ты что? На отцовских «жигулях»? Девятьсот километров без кондиционера?
– Да.
– Она не говорит тебе, что опасно ездить в такую даль? И родители отпускают? – изумился Борис Николаевич.
– Говорит. Отец мой к маме тоже ездил в другой город. Пирожки купил у неё на вокзале, пока поезд стоял. Он в армию служить ехал. Состав стоял долго. Они и адресами обменялись, и поцеловаться успели.
Глаза у парня блестели. У руководителя мелькнула мысль: «Романтик». Покачал головой.
В дверях офиса появилась уборщица, Борис Николаевич вышел к ней.
– Как вы? – спросила женщина.
– Давайте начнём с того, что мы с вами не друзья и изливать душу я не буду.
Борис Николаевич немного переборщил с интонацией.
– Я
– Спасибо. Понимаю. Можно ещё одну ночь переночевать у вас?
– Ночуй. Мне не ходить по жаре к кошке. Как она вас приняла?
– Спокойно. Можно сказать, равнодушно.
– Это она может. Я пойду. Простите ещё раз меня.
– Нет-нет… У меня к вам нет претензий. Может, ещё и благодарить вас придётся.
Женщина не ответила.
– Ставь телефоны на факс. Иди домой. Хочу один побыть.
Борис Николаевич допил из своей чашки, заглатывая ком горькой липкой обиды.
Парень прошуршал ещё какое-то время за рабочим столом, тихо прошёл мимо руководителя из офиса.
Борис Николаевич остался один. Обвёл взглядом молчащие стены. Офис опустел и стал гулким. Даже шуршание бумаги на столе стало куда выразительнее, чем в рабочее время. Попробовал мысленно представить, где и как его жена изменяла ему. Почувствовал отвращение. Возненавидел себя, её и занял себя делом. Взял чистый лист бумаги, составил список неотложных дел. Потом по мере их исполнения будет вычёркивать. Не станет рассказывать друзьям свою беду. Да, это была беда! Прожить на свете сорок два года, из них почти двадцать в браке и оказаться холостым. Он откажется от бильярда, от бани с друзьями, ссылаясь на занятость. Будет завидовать, если кто-то из друзей поделится с ним хорошими новостями. За это время найдёт и купит однокомнатную квартиру с хорошим ремонтом, завезёт новую мебель, совершенно отличающуюся от мебели в бывшей квартире. Примет на работу нового сотрудника. Из бывшей квартиры не возьмёт ничего, даже свои личные вещи. Возможно, позже, но не сейчас. Квартиру уборщицы будет вспоминать часто. Так же часто станет передавать кошке гостинцы. Будет верить в то, что кошка его помнит и знает, от кого подарки. И кошка знала, ведь уборщица говорила ей об этом каждый раз, открывая очередную баночку с кормом.
Борис Николаевич шёл с работы. Водителя сократил. Машину оставлял на охраняемой территории офисного здания. Решил, что ещё одна статья расходов, если её закрыть, поможет возместить издержки, связанные с покупкой квартиры. Шёл и вспоминал, как тяжело переживал разрыв с женой один из его друзей. Ударился в запой, всё наработанное ушло с молотка. Остальное растащили легкомысленные девушки и женщины, как мотыльки залетавшие на тусклый свет несчастья и одиночества.
Развод Бориса Николаевича протекает совсем по-другому, благодаря постороннему человеку. Уборщице. Правда, жена бывшая всё кусается по телефону, но это терпимо, даже развлекает немного. Он вспомнил, как добивался её в молодости. Как торчал с цветами у подъезда, ожидая, когда очередной ухажёр привезёт её домой. Борис нравился её маме. Не нравился ей. Каждый раз она громко смеялась при виде его с цветами. Её ухажёры не обращали на него внимания, здоровались даже, пожимая руку, и произносили свои имена. После этого она могла посидеть с ним на лавочке, могла поболтать ни о чём в подъезде, у двери своей квартиры, если на улице ненастье. Иногда предмет его вдохновения бывал нетрезв. Несколько раз несчастен и зарёван, это когда ухажер разрывал отношения практически у него на глазах. Были случаи их совместного, почти семейного чаепития в её квартире, вместе с родителями. В эти дни мама старательно пыталась раскрыть глаза дочери на рядом сидящего человека. Отец был намного старше матери. Поведение дочери доводило его до истерик. После долгого и мучительного времяпрепровождения за столом с глупым молодым человеком и взбалмошной дочерью (по его мнению) отец вскакивал и говорил все те слова, что вы только что прочитали. Обвинял жену в слепом потакании дочери. Обвинял дочь в растлении, а молодого человека обзывал размазнёй. Уходя, Борис забирал забытые ею на лавочке его же цветы и нёс спасать их к себе домой. Его родители недоумевали, и что это за девушка такая! У них сложилось нелестное мнение о будущей невестке. Так и не подружились они, так и не получилось большой и крепкой семьи, как мечталось и хотелось всем. А ведь всё было предсказуемо!
Сорок два года, и что? Семьи нет, любви тоже. Незаметно повзрослевшая дочь, разглядывая родительские отношения сквозь призму юношеского максимализма, спрашивала отца:
– Ты маму любишь?
– Люблю.
– А она тебя и меня?
– Любит по-своему. Мы разные.
– А это как? Любить, а твою любовь никто не чувствует? Чудной ты, папа, если не глупый.
Выходит, так же о нём думали родители жены, да и его тоже. Теперь вот дочь. Друзья тоже так думали. На работе сотрудники, в доме соседи. О, Господи! И она сама тоже… И всё это создал он сам, своими руками. Как она сопротивлялась его любви! Чья угодно любовь, только не его. Пусть временная, пусть не настоящая, пусть! И только очередная беременность, от которой ей пришлось избавиться, а потом долго лечить последствия, заставила её по-другому взглянуть на человека, принимавшего участие в каждой её беде, и царственно подать ему руку для обручального кольца, но не сердце. Прошло почти двадцать лет, а женщина так и осталась капризной и непослушной девочкой, даже родив и взрастив ещё одну.
Подчиняясь грустным воспоминаниям, мужчина вздохнул, на него обрушился итог всех его дел и стремлений. А ведь он так старался, всё для семьи, всё для неё! Окружил стабильным комфортом, да таким, что жена и не заметила ни кризиса девяностых, ни нынешнего.
– Здравствуйте! Что ж мимо проходите? А хлебца взять…
Голос продавщицы из хлебного ларёчка вернул Бориса Николаевича в действительность. Сорок один градус в тени обещали на сегодня. Только один хлеб с яблочным соком и мог проглотить перегревшийся мужчина в такую жару.
– Здравствуйте! Задумался.
– Вы откуда в наш дом приехали?
– Я местный, только с другого микрорайона.
– Один, без семьи?
– Один. Дочь в Москве учится.
– Вдовец?
«А ведь точно! Как умерла!»
– Развожусь.
– Тоже не мёд пить!
– Да уж…
Он взял шуршащий пакет и собрался уходить. Посмотрел на порожек, лежит собачка.
– Она что ж, не гуляет совсем?
– Только по нужде. Она же комнатная. Таких собачек только на руках и носят.
– Вот и я носил… – вырвалось нежданно-негаданно у мужчины.
Он пошёл в сторону своего подъезда, обдумывая только что сказанное. Да сколько же можно, всё о ней да о ней! Рубашка прилипла к спине. Скорее домой, в прохладу, создаваемую кондиционером. Зачем-то обернулся. Собачка, подняв голову, явно смотрела на него. Может, ему кажется? Как бы опровергая его мысли, собачка приподнялась и села. Он пошел назад.
– Как она на вас реагирует! – буквально запела продавец хлеба.
Собачка при его приближении свернулась тугим калачиком.
– Странно… – произнесла женщина.
Борис Николаевич присел на корточки у порога ларёчка. Колёса высокие, и тельце собачки на уровне лица. Ушки с кисточками тряслись мелко-мелко, а сквозь густую, давно нечесаную чёлку сверкали глазки, прямо ему в глаза.
– Ты чего? – спросил он животное.
В ответ ему зарычали и показали мелкие зубки.
– Не таких ещё уламывали! – засмеялся мужчина и сгрёб собачку правой рукой.
Видимо, такое положение ей было привычно. Собачка не вырывалась, прильнула к его потному телу. Продавщица радостно реагировала на событие. Слава Богу, собачка пристроена!
– Идём ко мне жить, – предложил собачке мужчина.
В ответ лизнули потную ткань рубашки.
– До свидания! Мы пошли.
– Счастливо!
В голосе женщины слышались слёзы радости и облегчения. Сегодня она будет спать счастливым человеком.
В подъезд Борис Николаевич входил не один. В квартиру вошёл не один. Опустил своё приобретение на пол, пусть освоится. Но не тут-то было. Приобретение встало на задние лапки и, танцуя перед ним, запросилось на руки. Он взял. Приобретение буквально вжалось в его грудь.