Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
Ночи проходили почти спокойно.
Было очень тепло. Деревья только начали желтеть.
На некоторых еще болтались веревки…
Мы, свободные от караульной службы, сидели в большой аудитории на втором этаже. Горела керосиновая лампа, поставленная под окно — так, чтобы с улицы не был виден свет. Аттила приволок мешок сильно наперченной ветчины наподобие армянской бастурмы или испанского хамона, а Иштван — две дюжины бутылок такого дорогого рейнского, какого мне не приходилось пробовать даже до большевиков. И мы пили это рейнское прямо из горлышек — на меня одобрительно косились — и заедали огненно-пряным мясом.
Вообще в гражданских войнах есть известная прелесть…
— Не пей много вина, — сказал мне Атилла, старательно выговаривая английские слова. — В Америке с меня взяли бы штраф за спаивание детей или посадили в тюрьму.
— Ничего подобного, — сказал я. — Мои ровесники пьют виски и гоняют ночами на длинных автомобилях, а потом трахаются на задних сиденьях.
— Screw? — не понял Атилла. — Что именно привинчивают?
— Не привинчивают, а… э-э: Buzzen, — перевел я на немецкий.
— На задних сиденьях? — не поверил Атилла. — Там же не просторно. Нет уюта.
— В американских автомобилях так просторно, что девушки иногда проваливаются в щель между сиденьями, и не всякая находит потом дорогу обратно.
Атилла помедлил, переводя про себя мою чисто техасскую реплику, и расхохотался.
— Что же заставило такого благоразумного молодого джентльмена приехать в дикую европейскую страну, если в Техасе происходят такие удивительные приключения? — заинтересовался молчавший доселе Иштван.
Я пожал плечами…
— Не знаю. В Техасе все известно заранее.
— Это ужасно, — согласился Иштван.
Он походил на цыгана-кузнеца, огромный, с выпученными черными глазами, заросший диким волосом и недельной щетиной; но был он при этом профессором-филологом на упраздненной коммунистами кафедре древних языков.
К нашему кружку подсела Марта, молодая работница с автомобилного завода.
Английского она не знала, но Аттила охотно переводил.
— Неужели в Америке не понимают, что большевики, сожрав нас, точно так же сожрут и остальной мир?
— И заблудятся на просторах техасских сидений, — добавил Иштван.
— В Америке постоянно путают Будапешт с Багдадом, — сказал я. — Боюсь, что вас просто бросят, как кость собаке, в обмен на уступки в Германии.
— У вас в Техасе все молодые люди так хорошо разбираются в европейской политике? — спросил Иштван.
— Нет. Я и еще один парень из Далласа. Но он парализован от рождения и поэтому сидит дома.
— Странно все это, — сказал Аттила. — Я по долгу службы читал Маркса. У него все просто и ясно. Когда же доходит до дела: Нас тридцать человек в отряде, и можно ли найти объяснимую причину, по которой мы здесь собрались не только для того, чтобы пить вино и петь песни, но и проливать кровь? Мадьяры, румыны, немцы, чех, русский, американец. Рабочие, крестьяне, банкир, сапожник, бродяга, преподаватели, студенты, школьники. Никогда бы мы не собрались вместе без подсказки с небес: Я был чуть постарше Ника, когда вот так же собирались люди в Испанию. Там было: необыкновенно. Потом мы почти той же самой командой рванули в Финляндию — но не успели. Потом, как ни странно, я воевал за Гитлера, которого ненавижу. Может быть, поэтому воевал плохо. И вот сейчас…
— Папа Хэм пытался выразить это в словах, но даже у него не получилось, — сказал я. — Он назвал нас — тех, кто на передовой — просто «хорошими людьми». И это, как ни странно, тоже ложь. Потому что и с той стороны сидят хорошие люди.
И хотят сделать своих противников еще лучше.
Аттила помедлил, прежде чем перевести мою реплику на венгерский. И все же перевел.
— Будет очень жаль, Ник, если тебя убьют, — сказала Марта.
— Да, — согласился я, — мне тоже будет очень жаль. Мне будет не хватать себя.
Она не засмеялась. Должо быть, я пошутил неудачно.
Увы! Я мог позволить себе лишь глядеть да вздыхать. …Когда на заседании капитула великие таинники разъяснили мне причину резкого моего омоложения и некоторые другие обстоятельства, связанные с предстоящим заданием, я был готов их поубивать. В место, куда меня намеревались направить, мог проникнуть только юноша-девственник… А начала операции пришлось ждать более двух лет!
Шел второй час ночи. В два Аттиле, мне и Коминту — в отряде его знали как Алешу — надлежало провести патрулирование до моста Елизаветы. Под покровом темноты могли высадиться ударные группы.
Аттила шел как самый опытный боец, я — как юркий пролаза, а Коминт старательно изображал звериное чутье слепца.
Как отделаться от Аттилы, я еще не решил.
Вдали вдруг загрохотало с утроенной силой. Я подошел к окну. Где-то в стороне Чепеля разгоралось пламя.
— Когда я пробирался через русские позиции, — сказал я, — то видел десятки расстрелянных офицеров. Чекисты их даже не прячут. А вы не снимали своих чекистов, пока у них не отгнивали ноги. В общем, хорошие люди везде сосредоточены на передовой. Негодяи предпочитают отдавать приказы.
— Ты еще скажи, что никто не виноват, — как-то испуганно произнес Иштван.
— Если разбираться внимательно — то да. Никто.
— Что же ты воюешь?
— Не знаю. Наверное, это вроде выпускного экзамена…
— И ты бы мог точно так же воевать за большевиков?
— Нет. Но вот если бы родился там…
Коминт зашевелился в углу, и тут же поднялся Аттила.
— Пора, ребята.
Было даже не слишком темно. Низкие облака, подсвеченные далеким пожаром, бросали ровный серый бестеневой свет. Закопченные стены лабораторного корпуса остались позади, и вскоре ровная поверхность стала ощутимо подниматься. Слева оставались виноградники, справа все более отчетливо вырисовывался далекий силуэт Университета; позади здания что-то тоже горело.
— Где-то здесь, по преданию, скрыта гробница Аттилы, — сказал Аттила. — Это был такой знаменитый завоеватель. Будто бы вся гора Геллерт — холм, насыпанный рабами.
Я вздрогнул. Нас слишком упорно приучали к мысли, что телепатии не существует…
— И французы до войны здесь рыть пытались, и немцы в сорок четвертом. Даже Шлиман в свое время приезжал копаться, но, говорят, нашел такое, что в полчаса свернул лагерь, рассчитал рабочих, первым же поездом умчался в Берлин — и с тех пор никаких раскопок не вел. Как отрезало.