Посредница
Шрифт:
— Не хочешь ли ты сказать, что Ванесса лгала? — Несмотря на все попытки сдерживаться, голос ее звучал гневно и с вызовом, а щеки пылали. — Ну, конечно, она уже не сумеет защитить себя, а потому ты можешь рассказывать все, что заблагорассудится.
— Я не пытаюсь бросить тень на ее имя, только…
— Да тебе это и не удастся! — заявила Эбигейл решительно. — Она была самой обаятельной, великодушной, доверчивой из всех, кого я знала. А то, что ты сделал с ней, было подло…
Протестующим
— Мне нечем гордиться, но, поверь, не я был причиной…
— А почему я должна тебе верить — ведь ты лжец!
— Но на каком основании, — вставил он, — ты бросаешь мне в лицо такие страшные обвинения?!
— Я была там! — Она наклонилась через стол, как бы подчеркивая сказанное. — Помнишь? Я была не таким уж несмышленышем, чтобы не знать, что вы с Ванессой были любовниками.
Его дыхание участилось.
— Так она говорила тебе это? Тебе, тринадцатилетней девочке?!
— Ей не нужно было ничего говорить — я бы и сама догадалась. Однажды я даже видела вас… — Вспомнив это, Эбигейл остановилась, залившись румянцем.
— Видела меня? Видела… нас? — Его глаза помрачнели.
— В дюнах, на берегу, — пробормотала она. — Я за вами не шпионила, но ведь вы были не очень осмотрительны, не так ли?
Последовала долгая пауза. Он не сводил глаз с лица Эбигейл, но взгляд его изменился. Итан смотрел исподлобья, и она заметила, с каким трудом ему удается сохранять спокойствие.
— Да, — выдохнул Итан наконец. — Не всегда. И ты права, некоторое время мы действительно были… близки.
Время это было недолгим — всего одно лето. Но оно совершенно изменило ее жизнь, а бедную Ванессу заставило покончить с собой. Хотя Итан едва ли был очень опечален. Он ушел, не оглянувшись, в то время как всех остальных ее гибель потрясла. Даже Мел, всегда такой сдержанный и невозмутимый, был убит горем на похоронах своей молодой жены. Его обычно прямые плечи поникли, а щеки ввалились, впервые обнаружив его подлинный возраст.
Итан глубоко вздохнул.
— Суть в том, — сказал он, тщательно подбирая слова, — что все было не так значительно, как это могло показаться.
Эбигейл вспыхнула от возмущения.
— Конечно — но только для тебя!
— Нет, прежде всего для Ванессы.
— О да, разумеется, ведь ее чувства были так мелки и поверхностны, что на них не стоило и внимания обращать. Так?
— Я не говорил…
— Но ты явно подразумевал это.
Итан набрал полную грудь воздуха. Казалось, он готов был что-то возразить, но сдержал себя и промолчал. Его нахмуренный лоб стал еще мрачнее, он явно колебался.
— Извини, если мое представление о ней не совпадает с теми воспоминаниями, которые ты лелеешь.
— Твое представление о ней — то, которое ты мне навязываешь, не совпадает прежде всего с фактами. Неужто ты всерьез хочешь меня убедить, будто Ванесса нарушила супружескую верность ради мимолетного увлечения? Что она вовсе не была в тебя влюблена?
— В действительности истинно только одно… — Он внезапно остановился, его глаза жгли и без того пылающее лицо Эбигейл. — А впрочем, считай, что я ничего тебе не говорил.
Эбигейл, конечно, не могла так считать. Она сидела, поджав губы, и ждала, что он продолжит.
— Так ты в самом деле думаешь, будто я преследовал ее и заставил нарушить клятву верности? — помолчав, спросил он. — Это было не совсем так. — Покачав головой, он добавил — Для тебя она была ангелом во плоти. Ты тосковала по своей матери, тебе было одиноко и грустно, ты нуждалась в любви, и, естественно, наделила сестру всеми возможными достоинствами. Во многом она и была такой, это точно. Хорошенькая, пылкая, жизнерадостная — во многих отношениях, Ванесса могла заменить тебе мать…
— Она была чудесной! — прервала его Эбигейл, не выдержав. Он вернул ей живое воспоминание о сестре, о ее светлых волосах, вьющихся вокруг совершенного овала лица с мягким, очень женственным ртом, о ее ясных голубых глазах, заразительной улыбке. Эта улыбка, всегда готовая превратиться в смех, не сходила с ее губ, за исключением того времени, когда сердце ее уже было разбито. Тогда губы ее дрожали, а глаза застилали слезы. Неожиданно представив, во что превратилась вся эта красота в искореженном автомобиле, Эбигейл почувствовала, как слезы подступают и к ее собственным глазам.
— Нет ничего совершенного, Эбби… Эбигейл, — поправился Итан, желая, видимо, утешить ее.
— Знаю. Ванесса была слишком любвеобильной. Будь она менее щедрой, меньше бы отдавала себя…
Какое-то странное выражение промелькнуло на его лице: в течение секунды или двух оно казалось совершенно потерянным.
— Может быть, — сказал он уклончиво. — Не имеешь ли ты в виду, что знаешь о некоторых ее… склонностях?
— Склонностях? — уставилась на него Эбигейл. — Что ты хочешь сказать?
Он облизнул пересохшие губы. Лицо его было печальным.
— Не имеет значения. Я просто… как бы подумал вслух.
— Нет, ты задал мне вопрос. Что он означает? Не могу же я на него ответить, не понимая, о чем ты говоришь?
— В сущности, ты уже ответила.
— Ответила? Не понимая вопроса? Может, ты объяснишься наконец?
Он, казалось, обдумывал ее предложение, но в конце концов решительно покачал головой.
— Нет. Добра от этого все равно не будет, во всяком случае, ты не поверишь мне.