Потерянные в прямом эфире
Шрифт:
Чудесна. Слово-то какое странное.
— Спасибо тебе.
— За что? — хмыкнула я из-под одеяла, уже предвидя ответ.
— За сына.
Ага, мавр сделал своё дело...
— Ещё на машину наклей.
— А хочешь?
— Только через мой труп.
Игорь негромко рассмеялся:
— Тогда я воздержусь. Ты нам нужна.
Нам.
— Наверное.
— Что-то мне твой настрой не нравится. Ну же.
Рука Игоря забралась мне под одеяло, неожиданно откинув его в сторону. Я повалилась на мужчину, уткнувшись своим лбом в его и только сейчас обнаружив изменения, случившиеся
Провела пальцем по его виску.
— У тебя волосы седые появились.
— Недавно у меня была самая длинная ночь в жизни.
***
Выписали нас через пару дней. Несмотря на то, что Арсений был на искусственном питании, он даже умудрился набрать немного в весе. Я вроде бы пришла в чувство и больше не ощущала себя восставшим зомби.
Из роддома Игорь встречал меня с огромным букетом цветов и корзинкой, полной шоколадок «Алёнка». Арсению достался красивый голубой конверт с синей лентой и новенькая автолюлька.
Первые две недели Игорь провёл в отпуске, всеми силами помогая мне с сыном. Как раз прилетели его родители из Германии, и моё участие в жизни ребёнка было сведено к минимуму. Да и без грудного кормления во мне не было особой необходимости, поэтому все вокруг вдруг озадачились моим отдыхом, всё время советуя то поесть, то поспать.
Эмма Робертовна — мама Игоря — беспрестанно вздыхала на тему моей худобы и всё время удивлялась, как в такой худенькой мне умудрился поместиться такой богатырь. На богатыря Арсений вообще не походил ни разу, вес всё так же приходил к нему медленно, но для новоявленных бабушки с дедушкой их внук был самый-самый. Завалив наш дом кучей детских вещей на все случаи жизни, они каждый день восхваляли детёныша, рассказывая о том, как им повезло иметь такого чудесного внучка.
В такие моменты во мне просыпалась тоска по собственной семье с навязчивыми мыслями о том, что моя мать никогда так и не узнает, что стала бабушкой.
Самые старшие Ключевские восприняли меня благосклонно. Когда я впервые встретила их на пороге квартиры, Игорь как раз привёз родителей из аэропорта, они даже вздохнули с облегчением, должно быть вообразив себе всякие ужасы. А это всего лишь была я — тощая и невесёлая, но предельно вежливая и услужливая, отчаянно пытающаяся понравиться им.
В первые дни Игорь делал всё сам, мне же отводилась скорее декоративная роль. И вроде бы все относились ко мне хорошо, радовались, хвалили, даже заботились, но я всё равно чувствовала себя самым ненужным человеком в мире, который был не способен даже обеспечить своего ребёнка необходимым. Впрочем, пока все Ключевские были дома, я так и не смогла почувствовать Арсения своим.
Зато потом все прелести материнства свалились на меня разом и без предупреждения. Родители Игоря улетели домой, сам Игорь Валерьевич вышел на работу, а мы с Сеней остались один на один.
Я не могу сказать, что это было сложно, скорее уж как-то безысходно. Мой мир сузился до одного крошечного младенца, связь с которым была слишком невнятной и тонкой, чтобы я могла ощутить свою уверенность. Заботилась об Арсении, делая всё необходимое, будто бы на автомате. Особой усталости не было,
По мере того как шло время, Арсений становился беспокойней, начались колики, ночи стали бессонными и бесконечными. И пусть из еды мне можно было всё — не кормила же — бывали дни, когда за целый день я могла ни разу не подойти к холодильнику. Не хотелось.
Он мог часами рыдать. Я ходила по квартире, раскачивая его на руках, прижимая к себе, и боролась с тошнотой, вызванной мыслью, что это навсегда.
Иногда в гости заезжала Надя (общение со Светой отвалилось как-то само собой). Это было как глоток свежего воздуха, ей даже ничего рассказывать не надо, просто сидеть и рыдать у неё на плече, пока она гладила меня по голове. Я больше никогда в жизни столько не плакала, сколько в тот год.
Несколько раз к нам заглядывал Макаров, вызывавший во мне неизменную волну гнева. Отчего-то мне было стыдно, что он видел меня такую: измученную, растрёпанную и несчастную. Словно я провалила очередной экзамен ещё и перед ним.
А ещё была Ольга Вениаминовна, любимым развлечением которой было поймать Ключевского на лестничной площадке и начать страдать на тему «бедный Арсений».
— Опять весь день плакал, — вздыхала мадам Ветрова. — Не знаю, чем там ваша мама занималась, наверное спала.
Игорь устало тёр шею, пространно кивал головой и шёл домой. Ему тоже было непросто. Считывая моё состояние, он сам погружался в какое-то оцепенение. Он так же, как и я, не спал по ночам, с той только разницей, что днём на нём ещё была фирма, которая выходила на новый виток своего развития, поэтому он тоже был сер и угрюм, расслабляясь лишь при виде сына.
Наверное, сейчас бы каждый второй поставил мне послеродовую депрессию, а тогда, больше десятка лет назад, считалось, что если ты чего-то там не вывозишь, то это исключительно твоя вина, ведь рожали же женщины раньше в поле и растили по пятнадцать детей подряд и не думали страдать из-за всякой фигни.
***
Первым сорвался Ключевский, проснувшись одним майским утром и обнаружив меня на кухне, сидящей с ребёнком на стуле и смотрящей пустым взглядом в одну точку. Отобрав Арсения, меня погнали в ванную, буквально запихав под струи воды.
— Какого?! — вспыхнула я, задохнувшись от возмущения.
— Такого! — рыкнул Игорь. — Чтобы через полчаса была готова.
— Куда?
— Какая разница! Просто будь… готова.
И, пресекая новые вопросы и вопли, вышел из ванной, хлопнув дверью.
Мне понадобилось минут пять, чтобы настрадаться вдоволь, жалея себя и оплакивая свою участь. А потом, разозлившись, в этот раз на себя (ибо сколько можно?!), я принялась с остервенением мыть голову. Вместо сменной одежды мне подсунули платье, которое самым натуральным образом висело на мне. Зрелище в зеркале было удручающим: круги под глазами, ставшие перманентными, провалы под и без того острыми скулами, а меж бровей пролегла «усталая» складка. Но тем не менее перед Игорем я предстала с выражением лица «Царица изволит негодовать».