Потерянный экипаж
Шрифт:
На пороге вытянулась долговязая фигура адъютанта.
— Давайте штурмана Телкина, — сказал Вольф.
Он вернулся к столу и опустился в кресло.
Голова и кисть правой руки пленного были аккуратно перевязаны ослепительно белыми бинтами, на ногах штурмана уже были унты, из-под левого обшлага комбинезона виднелся металлический ободок часов.
— Ну вот! Теперь вы совсем иначе выглядите! — воскликнул Вольф. — Совсем иначе!
Пленный не отвечал, глядя куда-то в угол, поверх головы майора.
Вольф повертел в пальцах граненый карандашик.
— Может быть, присядете, господин лейтенант? — сказал Вольф, внимательно следя, как пленный берет стул, размашисто подвигает к самому столу и плюхается на сиденье.
— А ведь нехорошо, герр майор! — сказал пленный, смотря на Вольфа.
— Что вы имеете в виду, лейтенант?
— Письма чужие читать нехорошо.
Вольф откинулся на спинку кресла, покачал головой:
— Вы не учитываете специфики моей профессии.
— Мне до вашей профессии дела нет!
— Ну как так — «дела нет»! Вы же у меня в гостях находитесь… Кстати, вас нактэрмили?
— Куском хлеба купить хотите? — спросил пленный.
— Приберегите сильные выражения, Телкин! Я полагал, что вы просто сочтете нужным поблагодарить за завтрак. У культурных людей так принято.
— Считайте, что я некультурный.
— Не могу так считать. Вы летчик, офицер, а офицеры всегда были и будут носителями высшей культуры, лейтенант.
Пленный промолчал, только криво улыбнулся. Майор Вольф развел руками, положил ладони на стол.
— Боже мой! Когда вы поймете, что попали не к зверям, не к насильникам и убийцам, а к людям, Телкин?
— Верните письма! — сказал пленный. — Раз вы такой заботливый и культурный, верните письма!
— Верну, — сказал майор Вольф. — Вы, кстати, женаты?
— До этого вам нет дела!
— Опять ошибаетесь, лейтенант. Опять не учитываете моей профессии.
— Чужие письма читать — профессия?
— И чужие письма читать и досконально изучать семейные обстоятельства всех новых знакомых.
— Грязная у вас профессия, выходит!
Майор Вольф улыбался. «Главное, что ты заговорил, милейший! — думал майор. — Ты заговорил, и это главное!»
— Ну, почему же грязная? — спросил он. — Профессия как профессия.
— Сволочная!
— Ах, вы имеете в виду нарушение некоторых моральных норм? Так это пустяки, Телкин! Уверяю вас! Всякий человек немножечко грешен, не так ли? Ну, там — измена жене, лишняя рюмочка, забытый должок, лесть… Со всеми случается, не правда ли?
— Со мной не случалось.
— Молоды вы очень. Двадцать лет! Разве это возраст? Вы еще и жить не начинали, Телкин. Поэтому и смогите на все сквозь розовые очки. Но вы не станете меня уверять, будто все ваши друзья и начальники ангелы во плоти? Не станете, верно?
— Вас уверять — время тратить.
Майор поиграл карандашом, укоризненно покачал головой.
— Слова, дорогой лейтенант! Слова! Люди всегда нарушали, нарушают и будут нарушать моральные нормы. Таково уж свойство человеческой натуры. Его порождает неудовлетворение имеющимся… Вы следите за моей мыслью, лейтенант?
Пленный молча скривил губы.
— Итак, — сказал Вольф, — признавая, что людям свойственно нарушать нормы вообще и моральные в частности, надо признать и то, что принципиальной-то разницы между мелким нарушением и крупным не существует! Так? Остается, следовательно, вопрос масштабности. Вы согласны?
— Нет, — сказал пленный. — Не согласен. Мораль-то у нас с вами разная.
— Но, но, но! — поднял ладони майор Вольф. — Чепуха! Мораль извечна и везде одинакова: не убий, не укради, не пожелай жены ближнего своего… Разве не так?
— Нет, не так.
— Э! Не кривите душой, лейтенант! Не кривите!.. Знаете, такие взгляды просто страшны!.. Конечно, не ваши личные взгляды. Страшны взгляды миллионов людей, разделяющих ваши убеждения… Знаете почему? — И так как пленный не отвечал, только горбился и все глядел в сторону, майор пояснил: — Потому что, опираясь на ваш трепет перед нарушением так называемых моральных норм, и существует нынешний мир. Тот самый мир, который вас не устраивает, лейтенант, который вы хотите переделать.
Пленный поднял голову, и майор Вольф заметил тень тревожного удивления на лице штурмана, впрочем тут же скрытую привычной кривой улыбкой.
— Здорово! — сказал пленный. — Вы, значит, тоже против нынешнего мира? Тоже за новый мир? За добрый и чистый?.. Спасибо, объяснили…
Майор видел: пленный волнуется, плохо владеет собой, и Вольфом все сильнее овладевал азарт охотника, предчувствующего удачу.
— Оставьте, Телкин! — сказал майор. — Разве можно так полемизировать? Что же, по-вашему, зло само по себе, а люди сами по себе? Не прикидывайтесь наивным. Коммунисты, кстати, тоже уничтожают своих политических противников. Думаете, нам неизвестно, что происходило в вашей стране в тридцать седьмом году?
— Вы мою страну не трогайте, — сказал пленный. — Не ваше дело.
— Ах, вот как! Сталину, значит, все позволено, поскольку он действует во имя передовых идей!.. А вы убеждены, что он во имя идей действует, а не во имя личной корысти?
Пленный резко выпрямился на стуле. Здоровая рука штурмана сжалась в кулак, кулак побелел.
— Ух ты!.. — вырвалось у Телкина.
Майор с застывшей улыбочкой выдержал бешеный взгляд. Пленный скрипнул зубами, первым отвел глаза. Дышал он тяжело.