Потерянный кров
Шрифт:
Дангель поднял рюмку, отхлебнул и, увидев, что Гедиминас не шелохнулся, поставил ее на столик. В глазах что-то сверкнуло, словно лезвие ножа, и погасло.
— Вы не уважаете хозяина, господин Джюгас.
Гедиминас пожал плечами.
— Видите ли, мы, литовцы, привыкли сперва как следует подзакусить, а потом уже выпить, — сказал он, борясь со страхом и враждебно глядя прямо в глаза Дангелю. — Я еще не завтракал, господин оберштурмфюрер.
— Ach so. — Дангель снисходительно улыбнулся. — Что ж, тогда понятно. Снизойду к вашему национальному характеру. Скажите-ка, господин Джюгас, что бы вы подумали о таком человеке, который в сметоновской Литве ругал немцев, а когда немцы освободили Литву от большевиков, бросил работу учителя и перебрался в деревню? Из деревни, где
Гедиминас вздрогнул: наконец-то речь пойдет о том, ради чего его сюда привезли.
— Если вы считаете себя проницательным человеком, господин Дангель, вы должны были понять, что ни с одним из упомянутых вами фактов, кроме поставок, я не имею ничего общего. А поставок мы сдать не можем, поскольку, как уже убедилась в этом полиция, у нас просто-напросто ничего нет.
Дангель пронзил Гедиминаса испытующим взглядом.
— Не считайте меня простаком, господин Джюгас. Когда выясняется, что у крестьянина нет зерна, хотя был хороший урожай, а неподалеку шляются партизаны, сразу напрашивается другой вывод. Но пока оставим этот вопрос. Поставки, если взять их в отдельности, меня интересуют меньше всего, я отношусь к ним, как к одному из фактов, за которыми скрываются более важные вещи.
Гедиминас перевел дух.
— Неужели вы думаете, что я помог бандитам повесить Кучкайлиса? — с улыбкой спросил он.
— Нет, такие подвиги не для вашей поэтической души. — Дангель тоже соизволил улыбнуться. — Хотя, говоря откровенно, я не сомневаюсь, что этих людей вы знаете не хуже меня.
Гедиминас пожал плечами. Старался казаться равнодушным, даже призвал на помощь кривую улыбку, но чувствовал, что щека подергивается, а глаза не выдерживают пронизывающего взгляда Дангеля.
— Господин оберштурмфюрер, я ведь не скрываю, что не испытывал особой любви к немцам. Но достаточное ли это основание, чтобы подозревать меня в сотрудничестве с большевиками? Если вам известна история нашей семьи, вы даже отдаленно не можете допускать такой мысли, — ответил Гедиминас, удивляясь тому, как искренне и убедительно прозвучали его слова.
— В вашей деревне, без сомнения, тоже есть люди, с которыми у вас имеются свои счеты, но обстоятельства складываются так, что вы с ними иногда общаетесь.
— Элементарная вежливость требует снять шапку, встретив соседа, как бы к нему ни относился, — спокойно ответил Гедиминас.
— Да, вы воспитанный человек. — Дангель закурил. — Англичане таких называют джентльменами, большевики — гнилыми либералами, а я считаю, что такие люди — удобный пень, у которого мочатся все деревенские собаки. Вы меня поняли, господин Джюгас?
— Нет, господин Дангель.
— Бросьте прикидываться, господин Джюгас. Вы плохой актер, никакой грим вам не поможет. — Дангель облокотился на столик. В нос ударил дым сигареты, смешанный с запахом одеколона. — Вынужден сообщить вам, что бандитам в Лауксодисе посчастливилось меньше, чем они надеялись. При желании я мог бы свести вас с некоторыми людьми из их шайки, которые вас знают.
Гедиминас вздрогнул. Рука непроизвольно дернулась к рюмке и упала на колени, так и не дотянувшись до нее, но Дангель заметил это движение и визгливо рассмеялся.
— Может быть, — буркнул Гедиминас. — До войны у меня было много знакомых, но я не знаю, кто из них теперь в лесу.
— Хорошо. — Дангель неожиданно сменил тон. — Допустим, у вас нет ничего общего с лесом. Положим, все красноречивые факты, которые я перечислил, лишь игра случая. Да будет так. Но как вы объясните, что у фрау Милды оказалась пачка антигерманских националистских газетенок?
Гедиминас побледнел.
— Вы ее арестовали?! —
— Вопросы здесь задаю я, господин Джюгас, — Дангель развалился в кресле, выпустил изо рта кольца дыма и проследил, как они тают в воздухе. — Полагаю, вы не посмеете отрицать, что ваши отношения с фрау Милдой были интимными?
— Я ее люблю, — взяв себя в руки, ответил Гедиминас. — Скажите, что с ней?
Дангель нетерпеливо махнул рукой.
— Итак, откуда мадам Милда получила эту антигерманскую стряпню?
— Не понимаю, господин Дангель.
— Думаете, я поверю, что между вами и фрау Милдой были секреты?
— Подпольные газеты у Милды… — все не мог прийти в себя Гедиминас. — Невероятно, господин Дангель! Милду никогда не интересовала политика. Это какое-то недоразумение, господин оберштурмфюрер.
Дангель внимательно посмотрел на Гедиминаса.
— Что ж, на сей раз ваши глаза не лгут, — сказал он, взбудораженный неожиданной догадкой. — Но факт остается фактом — газеты обнаружены в квартире Вайнорасов. Неужели вы думаете, что господин Адомас?..
— Я ничего не думаю, господин Дангель. Вы сами справедливо отметили, что между мной и Милдой секретов нет. Она столь же далека от политики, как и я, это уж мне хорошо известно, поверьте.
Дангель одобрительно покивал головой.
— Господин Джюгас, позвольте задать вам еще один вопрос, — задумчиво сказал он. — Мне известно, что не так давно вы с Адомасом Вайнорасом были близкими друзьями. Вы не из тех людей, которые столь легко поддаются женским прелестям, чтобы ради любви жертвовать моральными принципами. Какая причина толкнула вас разрушить семью друга?
Гедиминас печально усмехнулся.
— Семью разрушил сам Адомас, господин Дангель.
— Попрошу уточнить.
— Милда не из тех женщин, которым нравится носить перстни, снятые с трупов, господин Дангель. Ей противно целовать мужчину, от которого несет человечиной.
— Самка-вегетарианка, это вы хотели сказать? — Дангель деланно рассмеялся. — Да, в этом отношении вы под стать друг другу — оба травоядные. Вы, конечно, считаете, что у каждой двуногой твари, рожденной женщиной, есть право жить? Довольно поэтическая философия, господин Джюгас, но, увы, ненаучная. Вообразите только, какой хаос творился бы в природе, если бы сильные не уничтожали слабых. Фауна земного шара давно бы выродилась, так как посредственность, имеющая количественное превосходство, сожрала бы элиту. Тот же закон природы обязателен и для нас, людей. Увы, с увеличением числа травоядных его все чаще нарушали. Филантропы вашего типа, господин Джюгас, отравили сознание людей губительными идеями, прививая антигуманную мораль, по которой гений должен делиться куском хлеба с калеками, дабы, ограбив себя, самому превратиться в калеку. А мы говорим — нет! Земля принадлежит самым сильным, здоровым, талантливым! Каждый неполноценный — бремя для человечества, препятствие на пути прогресса, он не может править, создавать культурные и духовные ценности, его призвание — таскать кирпичи, из которых мы, совершенные, построим здание новой цивилизации. Германия призвана историей выполнить эту величественную миссию. По глазам вижу, вы не верите, господин Джюгас. Очень жаль. Диву даюсь, как вы, просвещенный человек арийской крови, не желаете идти в широко распахнутые перед вами ворота, а ищете дыру в заборе. Просто не понимаю литовских интеллигентов. Смешные дети, строящие домики из песка. Разжигают антигерманские настроения, распускают несуразные слухи, а не видят, что рубят сук, на котором сидят. Вы же помогаете красным, господин Джюгас! Москве! Если Германия потерпит поражение, во что, разумеется, не верит ни один нормальный человек, сюда придут русские. Не англичане, не американцы, на что вы уповаете, а именно большевики. Итак, я бы посоветовал обдумать мои слова и отвечать на вопросы без уверток. Не злоупотребляйте нашими хорошими манерами, господин Джюгас. Знаете ли, человеку не очень-то приятно, когда его вешают вниз головой и раскаленным железом щекочут пятки или срывают ногти. Весьма неприятная процедура. Стоит ли страдать за тех, которые в случае прихода красных все равно отправят вас на тот свет?