Повелитель майя
Шрифт:
Ах-Кун рассказал Гонсало, что четыре тропинки в четырех углах селения соответствуют четырем Бакабам, которые, действуя согласованно, поддерживают четыре угла земли и неба. Он также сообщил, что каждое направление и каждый Бакаб имеет собственный цвет.
– Восток – красный, как восходящее солнце, – сказал индеец, показывая в сторону моря. – Запад – черный, потому что туда уходит ночь. У севера цвет белый, а у юга – желтый, но я не знаю почему.
Ах-Кун рассказал испанцам, что во время жертвоприношений четыре жреца, удерживающие жертву, могут окрашивать свои тела в эти четыре цвета. А еще он объяснил, что четыре Чака – боги дождя – поднимаются каждый год на небо и льют воду из своих гигантских сосудов, а их помощники – лягушки – объявляют о начале сезона дождей.
Гонсало внимательно слушал Ах-Куна. Испанцу интересно было выстроить для себя из фрагментов его рассказов более-менее целостную картину странных верований туземцев. Это давало пытливому уму солдата новую пищу для размышлений в те долгие часы, когда он занимался монотонной работой под палящими лучами солнца. Слушая вечером у костра рассказы Ах-Куна и наблюдая за тем, как темнеет лес, Гонсало с усмешкой думал о том, как сильно отличаются представления местных жителей об окружающем мире от того, что он узнал в юности в Испании. Он, конечно же, всегда воспринимал все это как нечто само собой разумеющееся и относился к нему даже с каким-то равнодушием – как к чему-то обыденному.
Эронимо полагал, что слушать индейца не стоит. От знакомства с верованиями майя нет никакой пользы. Вообще никакой. Когда Ах-Кун начинал свой рассказ, Эронимо устраивался в дальнем углу хижины и принимался за чтение молитвенника.
Иногда по вечерам Ах-Кун расспрашивал испанцев об их жизни – о том, какой она была в прошлом. Эронимо в подобных случаях присоединялся к разговору и рассказывал о черепичных крышах своей родной Эсихи и о церкви, в которой он молился еще юнцом. Он опускал в своих рассказах то, что вызывало у него неприятные воспоминания – например, насмешки со стороны подростков постарше, которым было непонятно его религиозное рвение. Вместо этого Эронимо говорил о том, как интересно ему было узнавать что-то новое, читать священные книги и черпать силу в лоне Церкви. А еще он рассказывал о том, как благодаря религии смог лучше понять мир.
Иногда Эронимо говорил о своей матери. Он все еще хорошо помнил ее красивое лицо с резко очерченными чертами и черную шаль, которую она постоянно носила. Мать часто улыбалась ему, и ее благочестивое – а порой даже суровое – лицо смягчалось при виде младшего сына. Своего отца Эронимо помнил лишь смутно. Тот был рыбаком, а рыбаков частенько подолгу не бывает дома. Тем не менее воспоминания о тех днях, когда их семья собиралась вместе, были счастливыми.
Гонсало рассказывал о своей юности, проведенной в Палосе – городе моряков и картографов. Лучше всего ему запомнилось то, как он, будучи еще маленьким мальчиком, пошел с отцом на пристань и увидел там три небольших судна, отправлявшихся – как выразился его отец – в безнадежное и абсолютно бессмысленное плавание с целью найти морской путь на Восток, направляясь при этом в противоположную сторону, то есть на запад. Эта картина всплыла в памяти Гонсало, когда впоследствии он с удивлением узнал, что те три судна открыли Новый Свет, о котором раньше никому ничего не было известно. На его отца – простодушного, но энергичного колесника – это открытие произвело очень сильное впечатление.
Гонсало говорил и о том, как стал солдатом и отправился в Новую Испанию, и о своей службе под командованием Бальбоа. Однако он никогда не делился болезненными для него воспоминаниями о набегах на индейские селения, совершавшихся на открытых испанцами новых землях. Опустошение и смерть, которую несли с собой испанские солдаты, уже начинали стираться из его памяти.
В начале сезона посевов вождь Акин-Куц умер. Его родственники и прочие обитатели селения несколько дней постились, скорбели и причитали, а затем тело усопшего старика кремировали. Пепел засыпали в большую полую глиняную статую. В доме сына почившего вождя, Ах-Май-Куца, соорудили раку. Отныне новый вождь будет ежедневно молиться духу своего родителя.
Ах-Май успел проникнуться благосклонностью к Эронимо и разрешил ему выполнять работу исключительно в его, Ах-Мая, доме и саду – в частности, приносить дрова и воду. Молодой вождь также заметил, что Эронимо никогда не проявляет интереса к местным женщинам. Испанский священник и в самом деле, как правило, смотрел в землю, оказываясь рядом с туземками, – точно так же, как они сами поступали в присутствии мужчин. Однако даже при этом Эронимо иногда чувствовал, что младший брат вождя и еще один домочадец мужского пола находятся неподалеку и внимательно за ним наблюдают.
Конец ознакомительного фрагмента.