Повелитель майя
Шрифт:
Неся на спинах большие пустые корзины, Эронимо и Дионисио вышли из селения вместе с четырьмя индейцами и часа три молча шагали по тропе, которая, похоже, тянулась на северо-восток. Эронимо доброжелательно улыбнулся одному из индейцев. Тот поднял брови, посмотрел на своего товарища и, наклонив голову к плечу, насмешливо спародировал улыбку Эронимо. Другие индейцы засмеялись и, приблизив лица к лицу священника, сделали то же самое. Эронимо встревожился; один из индейцев тут же толкнул его в спину, заставляя идти быстрее, и опять засмеялся.
Наконец после долгой и утомительной ходьбы по джунглям они вышли на низкий болотистый берег моря, покрытый мангровыми зарослями и водорослями. Приближаясь к кромке воды, Эронимо увидел вдалеке еще одну полоску земли, тянущуюся полукругом к северу. Похоже, они находились у края большой бухты. Прежде чем спуститься к воде, индейцы ненадолго остановились, и Эронимо, удивляясь самому себе, стал с восхищением смотреть на кристально чистую голубую воду, искрившуюся в лучах солнца. Ему никогда не нравилось море, и он смог перенести путешествие из Испании в Новый Свет только потому, что все время мысленно твердил себе, что направляется служить Господу. Море казалось ему слишком пустынным, слишком беспокойным, слишком огромным и слишком непредсказуемым по сравнению с тихой и столь знакомой кельей в монастыре. Однако в этот день, после продолжительного хождения по джунглям прозрачная морская вода показалась Эронимо освежающей и манящей.
Чуть позже индейцы повели их с Дионисио вдоль берега – туда, где в море впадал маленький ручеек. Туземцы скрылись в зарослях кустарников и вынесли оттуда большую сеть. Встав по двое с каждой стороны, они начали заходить в воду, а затем выходить из нее, действуя с исключительной сноровкой. Когда индейцы вытащили сеть обратно на сушу, Эронимо увидел, что в ней трепещет большое количество рыбин. Чешуя некоторых из них была очень яркой: оранжевой, синей, зеленой. Поначалу испанцы лишь наблюдали за действиями туземцев, но затем те жестами приказали им складывать улов в корзины. Священник с энтузиазмом принялся за работу и схватил самую крупную рыбину, но тут же выронил ее: плавники больно резанули его по ладоням. Индеец, стоявший к Эронимо ближе остальных, толкнул его и что-то сердито проворчал. Священник снова запустил руки в трепещущую массу. Влажные спины рыб, извивающихся в агонии, стали покрываться тоненькой пленкой крови, капающей из его пораненных ладоней.
Примерно за час они наполнили рыбой обе корзины. Теперь священнику и старику предстояло выполнить то, ради чего индейцы взяли их с собой. Им на спины взгромоздили влажные, резко пахнущие корзины, обернули вокруг лбов испанцев длинные полоски ткани, концы которых пропустили через ручки корзин, после чего опять обернули вокруг лбов и наконец обвязали ими корзины.
Затем все отправились обратно в селение. Эронимо знал, что ему следует нести груз, который Господь ему уготовил, если он хочет каким-либо образом выжить и, возможно, даже преуспеть в служении Господу. Пример Спасителя был весьма показателен: Ему пришлось нести гораздо более тяжелую ношу. Это могло быть проверкой, способен ли Эронимо выполнить возложенную на него миссию. А раз так, он достойно справится с испытанием. Аскетический образ жизни, долгие ночи, которые Эронимо провел, стоя коленями на холодных камнях, закалили его дух и тело, а потому этот простой труд не казался ему непосильным.
Меньше чем через полчаса ходьбы по тропе (с такой же скоростью, с какой они шли к морю) Эронимо с сожалением – но без удивления – увидел, что шедший впереди него Дионисио споткнулся и упал. Индейцы стали осыпать его ругательствами и пинать – хоть и не очень сильно, – и старик медленно поднялся на ноги. Когда он снова упал, Эронимо уже не смог этого вынести. Хотя это и было рискованно, священник встал между своим соотечественником и одним из индейцев, собиравшимся стукнуть Дионисио. Выставив руку вперед и стараясь, несмотря на свою тяжелую ношу, стоять прямо, Эронимо заговорил со страстью, которая удивила даже его самого.
– Во имя Господа милосердного, он не может идти дальше! Неужели вам не стыдно? Этот человек стар и измучен. Он… Дальше мы не пойдем.
Тяжело дыша и вполне отдавая себе отчет в том, что его могут попросту принять за дурака, Эронимо опустился на землю между стариком и индейцами. Туземцы переглянулись, ничего, впрочем, не предпринимая. Усевшись на тропу, они просидели так несколько минут, переговариваясь друг с другом и иногда кивая на Эронимо. Затем все снова двинулись в путь. Когда Дионисио опять споткнулся и упал, один из индейцев помог ему подняться, а последние несколько миль пути двое туземцев даже поддерживали старика под руки. Однако они не забрали у него корзину. Эронимо, молча молившийся о том, чтобы у него и у его соотечественника хватило сил дойти до деревни, наконец услышал крики играющих детей и, подняв взгляд, увидел окраину селения.
Следующей ночью, после того как одна из индианок принесла им маленькие кукурузные лепешки с мясом, немного фруктов и воду, испанцы вновь остались в хижине одни. Такой ужин после дня напряженного труда показался пленникам слишком уж скудным, однако голод они все же утолили.
Дионисио заснул, даже не успев доесть свою порцию.
– Он сегодня упал, когда мы несли рыбу, – сказал Эронимо, обращаясь к Гонсало. – Дважды – да убережет его Господь.
– Нас ждут тяжелые времена, – сказал в ответ Гонсало со свойственной ему прямотой, – но мы сможем это выдержать.
– Ради чего? – пробормотал Пабло. – Мы уже мертвы.
– Прекрати эту болтовню, – недовольно проворчал Рамиро, сердито уставившись на старого матроса. – О том, что ждет нас в будущем, тебе известно не больше, чем остальным, а потому помалкивай.
Эронимо, повернувшись к товарищам, заговорил тихим, но твердым голосом:
– Если мы сможем терпеливо вынести эту ношу, то выберемся отсюда, чтобы выполнить свое предназначение. Я точно это знаю. – Переведя взгляд на измученного Пабло, священник продолжил, и ему казалось, что говорит он весьма красноречиво: – С благословения Богоматери и Ее Сына Испания расширяет свои владения. Сюда может приплыть Бальбоа. Или кто-нибудь еще. Нам нужно лишь подождать. Эта земля тоже станет частью Новой Испании, и здешние язычники в один прекрасный день обратятся в христианство. Ведь даже сегодня…
Раздраженный неизменным оптимизмом священника Гонсало перебил его:
– Возможно, когда-нибудь это и в самом деле произойдет. Но кто знает, доживем ли мы до этого дня? Лично я держусь из последних сил. Я все еще жив. И хочу оставаться в живых. Это само по себе уже что-то значит… То, что у нас есть.
– Да, это уже немало, – тихо сказал Эронимо. – Я тоже собираюсь сделать все, чтобы остаться в живых и продолжать служить Господу. У этих язычников есть власть лишь над моим телом. Душа принадлежит мне.
– Однако обращаются они с нами просто ужасно! – едва не заорал Пабло. – Меня сегодня толкали и били. Из-за всякой ерунды. Я не делал ничего предосудительного. Никто никогда так со мной не обращался. Ни со мной, ни с Рамиро. Даже офицеры – и те были помягче. Эти туземцы не должны так поступать – мы ведь вообще-то хорошо работаем. Со мной еще никогда не обращались как с… рабом… Это невыносимо.
Старый моряк все ворчал, а остальные испанцы молча смотрели на него. Им было страшно и за него, и за самих себя.