Повелитель майя
Шрифт:
Какой-то индеец остановился на площади и тихонько свистнул стражнику. Указав на длинную хижину с тростниковой крышей, куда, по наблюдениям испанцев, часто заходили молодые люди, улыбающийся парень подошел к стражнику, и они стали негромко разговаривать, время от времени поглядывая на пленников. Гонсало услышал тихий смех, а затем увидел, как оба индейца зашагали по тропинке прочь и скрылись из виду. Через некоторое время они снова появились в поле зрения – уже по другую сторону площади, у большой хижины. Бросив взгляд назад – туда, где стояла клетка, – приятели вошли в хижину.
– Это наш шанс, – прошептал Рамиро.
– Да, – прошипел Гонсало ему в ответ. – Но давайте-ка подождем для верности минуту-другую.
Пленники всматривались через площадь в густеющую темноту. Вскоре из-за длинной хижины с тростниковой крышей появилась какая-то молодая женщина и зашла внутрь.
Рамиро, не удержавшись, тихо засмеялся:
– Поразвлекайтесь, ребятки. Вы только что даровали нам свободу.
– Вперед, – сказал Гонсало.
Никто ему не возразил и не выразил ни малейших сомнений. Испанцы сильно волновались, но их воодушевляла возможность избежать уготованной им ужасной судьбы. Когда они стали собирать свои скудные пожитки, на Эронимо вдруг нахлынула холодная волна страха, но он тем не менее был решительно настроен спастись вместе с остальными. Его восхищало хладнокровие Гонсало перед лицом смертельной опасности, и священник решил вести себя так же.
– Гонсало, – сказал Эронимо, – давай расположимся здесь, в передней части, на тот случай, если кто-то сюда посмотрит. А Рамиро тем временем будет выводить из клетки тех, кто медленно ходит.
– Хорошо. – Гонсало повернулся к остальным. – Ну, давайте. Вперед!
Вскоре все они – начиная с Рамиро и заканчивая Гонсало – выбрались из клетки и направились прямиком в лес. Узкая тропинка петляла сначала среди низкой поросли, а затем – между тонкоствольными деревьями, уводя в глубину джунглей. Беглецы, не останавливаясь, шагали по ней не меньше часа, пока она, слившись с еще одной тропой, не стала шире. Плодородная почва джунглей была здесь хорошо утоптана. Видимо, по этой тропе часто ходили. По мере того как испанцы двигались вперед, она несколько раз разделялась на две. Беглецы выбирали путь наугад, надеясь, что тем самым увеличивают вероятность того, что их преследователи пойдут не в том направлении; впрочем, испанцы понимали: может случиться и так, что выбранный ими маршрут приведет их обратно в селение, к ожидавшей их там кошмарной участи.
Через час ходьбы местность стала более холмистой, а почва под ногами была уже не такой заболоченной и каменистой, как возле селения. К счастью беглецов, ночь была ясной: на небе светила полная луна, а потому они даже в этом густом лесу видели дорогу без особого труда. На каждом шагу им мерещилось, что воины с гротескными татуировками вот-вот их догонят, схватят и немедленно убьют или же отведут обратно в селение, где испанцев ожидает ужасная судьба. Вокруг них в ночной темноте часто раздавались какие-то звуки, включая громкое рычание, которое Гонсало, который был солдатом, а не моряком, хорошо знал. Так рычит ягуар, вышедший на охоту.
Рита, которую поддерживала и подбадривала Эсмеральда, изо всех сил старалась не отставать от остальных.
– Если ты сумеешь это выдержать, – говорила ей подруга, – твоя жизнь изменится к лучшему. Жизнь каждого из нас изменится к лучшему.
Наконец они ненадолго остановились, чтобы отдохнуть – Дионисио выбился из сил. Испанцы прихватили с собой немного еды и воды, но никому из них даже в голову не пришло расходовать сейчас скудные запасы. Пока вся группа отдыхала на маленькой поляне, Эронимо отвел Гонсало в сторону.
– Гонсало, я думаю, что, когда рассветет, нам не следует и дальше продвигаться вглубь острова. Лучше пойти на север – насколько мы сможем определить здесь стороны света, – чтобы в конце концов оказаться на побережье. Туземцы не будут знать, в каком направлении мы пошли, и если мы надеемся на то, что нас найдут наши соотечественники…
– А что толку идти к побережью? – ответил Гонсало чуть резче, чем обычно. – Нашу шлюпку туземцы сломали, да и на ней мы еле-еле смогли добраться в это Богом забытое место. Мы сами за себя, святой отец. Никто не придет нам на помощь. Чем дальше мы уйдем от индейцев, тем больше у нас шансов спастись. Все теперь зависит лишь от нас самих.
– Да, но в конечном счете мы должны…
– Святой отец, приберегите эти мечты для того, кому они нужны.
Гонсало вернулся на тропу, и остальные, поднявшись, последовали его примеру. Эронимо охватило сильное беспокойство – он еще никогда такого не испытывал. Даже в шлюпке священник не терял надежды на то, что будет спасен и сможет служить Господу в этих краях. Теперь же, когда прошла эйфория после удачного побега и охватившее его наслаждение свободой стало не таким острым, Эронимо не давала покоя мысль о том, что ему, возможно, придется провести остаток дней среди язычников. Те немногие христиане, которые его сейчас окружали, были не очень-то подготовлены к жизни в диком лесу. А еще их преследовали свирепые люди, языка которых они не понимали.
Как он сможет исполнить свою миссию в подобных обстоятельствах? Как сможет привести к Господу дикарей, которые относились к нему как к рабу, или, хуже того, собирались сделать его жертвой какого-то ужасного ритуала? Единственный возможный ответ заключался в том, что Господь как-нибудь поможет ему и его товарищам сориентироваться и найти путь обратно, в цивилизованный мир… если только им удастся уйти от яростной погони, которую наверняка уже организовали туземцы.
Испанцы продолжали шагать вперед, двигаясь непрерывно, пока у них были на это силы, и делая привал, когда эти силы иссякали. Песчаная тропа стала тверже, но деревья и кустарники вокруг нее росли по-прежнему очень густо. Гонсало не питал иллюзий по поводу будущего, которое их ожидало. Солдата беспокоило то, что его спутники были не так сильны, как он, и, возможно, менее решительно настроены на то, чтобы выжить. Но что бы ни ожидало их всех впереди, он должен был заставлять этих людей шагать вперед, меняя направление движения достаточно часто, чтобы иметь шанс уйти от погони и избежать печальной участи, которая постигнет беглецов, если их поймают. Гонсало никогда не паниковал, однако, когда он подгонял отстающих, у него в животе возникало неприятное ощущение пустоты.
Прошло уже довольно много времени с тех пор, как рассвело, когда испанцы поняли, что их заметили. От тропы, по которой они шли, отделялась и уходила в сторону еще одна. Когда мимо этой развилки прошел шагавший первым Рамиро, на ней никого не было, однако замыкавший их группу Гонсало, бросив взгляд вправо, увидел трех индейцев, стоявших в сотне футов от развилки и смотревших на испанцев в свете утреннего солнца.
Солдат вдруг стал отчетливо слышать звуки, издаваемые каждой птицей и каждым насекомым, – так, будто все они находились прямо у него над головой: его чувства обострились до предела. Тело Гонсало невольно напряглось, инстинктивно приготовившись либо броситься наутек, либо развернуться и вступить в бой. Однако он не сделал бы ни того, ни другого: в этом не было смысла. Там, где есть трое туземцев, может появиться множество других, а потому им, беглецам, оставалось лишь надеяться на то, что эти туземцы не принадлежат к тому племени, от которого они пытались убежать. Ничего не говоря, Гонсало оставил Эронимо, помогавшего Дионисио, и, спешно обогнав остальных, зашагал рядом с Рамиро, шедшим во главе вереницы измученных людей.
– Нас заметили, – коротко сказал солдат.
Рамиро явно напрягся, но ответил очень тихим голосом:
– И что же теперь делать?
– Не знаю. Думаю, нужно продолжать идти вперед. Вступать с ними в схватку бессмысленно: нам сражаться нечем, а они вооружены. Остается лишь шагать дальше и надеяться на то, что эти туземцы из другого племени. Может, они позволят нам пройти мимо?
Некоторое время спустя индейцы снова появились на тропинке. На этот раз их было человек двадцать, и люди, шедшие позади Гонсало, пришли в ужас. Послышались испуганные возгласы, а Дионисио и вовсе рухнул на колени. Гонсало почувствовал, как у него застучала в ушах кровь, однако затем с облегчением заметил, что индейцы, судя по всему, просто вышли на охоту, а не гонятся за беглецами. Двое из них несли привязанного к большой жерди оленя, а двое других тащили животное, похожее на дикого кабана.