Повелитель майя
Шрифт:
Наконец тишину нарушил ровный голос священника:
– Но ты должен это вынести. Такова воля Божия.
Пабло уставился на Эронимо с разочарованием, недоверием и усталостью.
Окинув их обоих взглядом, Гонсало сказал:
– Мы должны сделать все, что можем, для того чтобы выжить. – Казалось, он обращался не только к окружавшим его людям, но и к себе самому. – А затем – кто знает… Но сначала нам нужно сделать все возможное для того, чтобы не умереть. Те, кто не выдержит…
Когда испанцы проснулись на следующее утро, они не смогли разбудить Дионисио: старик уснул навеки. Товарищи похоронили его неподалеку от селения, вырыв яму в мягкой черной земле джунглей. Отец Агилар прочел над свежей могилой несколько коротких молитв, после чего испанцы отправились работать.
Глава 6
Следующие три недели Гонсало трудился в поте лица – расчищал и выжигал поля для посевов. Работа эта была невероятно утомительной. Каменные и медные топоры индейцев не очень-то подходили для рубки твердой древесины многочисленных деревьев, которые росли в лесу. К счастью, лишь немногие из них были большими – разве что сейба с ее широким стволом и длинными ветвями. Индейцы зачастую оставляли такие деревья нетронутыми – просто обходили их и принимались за следующие. Срубив все деревья, какие удавалось, они поджигали оставшиеся на поле для посевов стволы и ветви.
Хоть индейцы и видели, с каким рвением работает Гонсало, они не выказывали к нему никакой благосклонности. Остальные испанцы явно работали хуже. Даже рассудительный и расторопный Алонсо не справлялся с ежедневной работой, которой не было ни конца ни края. С Пабло из-за утомительного труда сошел избыточный вес, однако моряк все равно тяжело переносил долгое пребывание под лучами солнца и стремительно терял свойственную ему шутливость. Рамиро с самого начала не строил никаких иллюзий. Несмотря на мужество и инстинктивное стремление выжить, он не мог скрыть негодование по поводу положения, в котором оказался, а потому индейцы толкали немолодого боцмана все чаще и сильнее.
Совместными усилиями они расчистили одно большое поле (туземцы называли его «коль»), и оно было уже готово для посевов. Испанцы, находясь уже на соседнем поле, увидели, как несколько индейцев, воздерживавшихся от приема пищи все утро и часть дня, взяли в руки длинные палки и принялись молиться, прежде чем бросить драгоценные семена в почерневшую от огня почву. Один из них держал в руке что-то вроде кадила с ладаном, от которого поднимались маленькие облачка желтого дыма, пока остальные туземцы совершали жертвоприношение – кукурузное тесто и воду. Видимо, индейцы преподносили богам то, что рассчитывали затем получить от них в большем количестве: селение нуждалось в дожде и хорошем урожае.
Гонсало уже видел, как туземцы молились перед изображениями на площади: они обращались к богам дождя – Чакам, которые, держа в руках сосуды с животворящей водой, взирали на селение своими каменными глазами. Здесь, в поле, глядя на этот незатейливый ритуал, Гонсало подумал, что, как бы это ни было забавно, коль воспринимался индейцами почти как живое существо: они разговаривали с ним и даже кланялись, словно он был королем.
Наконец туземцы начали засевать поле, палками с закаленными в огне концами делая крошечные ямки в земле и аккуратно кладя по одному зерну в каждую из них.
Работа на соседних полях продолжалась. День за днем индейцы и их пленники-испанцы обрывали мелкую поросль и рубили каменными топорами те деревья, которые можно было срубить. Гонсало никогда не спорил со своими хозяевами-индейцами и не выказывал собственных чувств. Ему уже не раз доводилось встречаться в сражениях лицом к лицу со смертью, и он научился сдерживать эмоции, тщательно выискивать преимущества и затем использовать их с максимальной выгодой. Гонсало представлял, что деревья – это вражеские солдаты, которых ему необходимо уничтожить, для того чтобы самому остаться в живых. Его яростные нападения на заросли удивляли индейцев, поскольку, хоть они и старались очистить поля от растений, к каждому стебельку относились так, как будто это был их близкий родственник.
В тот день, когда нужно было выжигать очередное поле, поднялся сильный ветер. Индейцы тут же пошли в ту сторону, откуда дул ветер, и начали разводить там огонь, вращая заостренную палочку в отверстии, вырезанном в куске древесины, а затем прикасаясь раскалившимся кончиком к соломе и кусочкам сухой коры. Алонсо туземцы поручили дуть на дымящуюся солому и кору. Когда вспыхнувший огонек стал сильнее, каждый из индейцев взял что-то вроде факела из сухих пальмовых листьев, поджег его, а затем, отойдя в сторону от остальных, стал поджигать остававшуюся на поле поросль.
Когда огонь начал быстро распространяться по полю, направление ветра вдруг изменилось и стало ясно, что один край поля, скорее всего, не будет охвачен огнем. Предводитель находившихся на поле индейцев посмотрел на Гонсало, который старался не встречаться с ним взглядом. Другой индеец что-то крикнул и показал рукой на Алонсо. Гонсало вспомнил, что именно этот индеец вчера то и дело толкал Алонсо, который, в несвойственной для себя манере, работал спустя рукава. Предводитель индейцев сунул свежий факел в горящую возле его ног маленькую поросль, зажег его и резким движением протянул Алонсо – своему испанскому рабу. Туземец показал рукой на тот участок поля, который явно следовало поджечь заново, а затем, оживленно жестикулируя, дал понять рабу, что ему следует поторопиться.
Алонсо неохотно побежал к краю поля, на который ему указали, спотыкаясь и огибая очаги пламени. Нерешительно остановившись перед огненной стеной и оглянувшись назад, он увидел, что индеец с криком машет ему руками. Алонсо подбежал к краю наступающего огня и начал поджигать поросль на участке, который не загорелся, но направление ветра вдруг снова изменилось. Гонсало, другие испанцы, а затем и индейцы стали криками предупреждать Алонсо о нависшей над ним опасности, но их голоса заглушал громкий треск горящей поросли. Наконец Алонсо поднял взгляд – и остолбенел от охватившего его страха. Очнувшись, он попытался отбежать в сторону, но споткнулся о выступающий из земли корень и упал. Его грязные лохмотья тут же воспламенились. Весь охваченный пламенем, Алонсо вскочил и в отчаянии побежал прочь. Гонсало, Пабло и Рамиро с бессильным ужасом наблюдали за тем, как человек-факел мечется по горящему полю. Издав один-единственный вопль, эхом отразившийся от окружающих горящее поле деревьев, Алонсо рухнул наземь. Затем снова вскочил, ринулся вперед, но, пробежав несколько футов, опять упал. Его полностью охватило пламя. Больше он не шевелился.
В тот вечер за ужином испанским рабам кусок не лез в горло.
– Святой отец, это было ужасно, – пробормотал Пабло.
Он хотел сказать что-то еще, но затем закрыл рот и уставился в земляной пол.
– Да, именно так, – спокойно произнес Рамиро. – Туземцы попросту бросили Алонсо, и он сгорел дотла. Мы с Гонсало видели, как горели люди возле Дарьена, когда нашим солдатам приходилось захватывать индейские селения и хижины туземцев охватывал пожар… Однако наблюдать за тем, как подобным образом умирает христианин… в поле, пылая, как факел…