Повелитель монгольского ветра (сборник)
Шрифт:
…Когда тучи прошли через отметки заката, из виду исчезли арьергарды, и даже пыль, вековая, тысячелетняя пыль начала свой путь к земле, повинуясь вечерней росе.
Старик вернулся во внутренний круг.
Он поднял молитвенно сложенные руки к небу и бросил взгляд на последнюю бойницу, в которую еще не успело заглянуть светило. Он что-то произнес.
И, повинуясь звуку, вполз в последнюю прорезь храма-крепости-обсерватории последний луч, и в следующий миг город вспыхнул.
Он загорелся разом, повсюду, как
В Аркаиме горело все, что могло, и медленно стал таять на фоне пламени силуэт старика. Он просто таял и таял, растворялся, но не горел.
Город полыхал всю ночь. Дым стелился неделю. Камни остались навечно.
15 сентября 2005 года, дельта Волги, о. Средний, Россия
Энгр присел на песочек. Он сидел лицом к воде, как всегда, безучастный к происходящему, отрешенный, погрузившись в какие-то свои бесконечные и невеселые мысли.
Шайка радовалась удаче, рассматривала дублоны и спорила из-за добычи: кому-то не досталось ничего.
Бек-хан и Хозяин отошли на пригорок, к самой каменной бабе.
Солнце плавило воздух, дышало сверху тысячью печей, но баба, так же равнодушно, как и тысячи лет, смотрела вдаль, поверх людских ссор и дрязг, поверх камышей, лодок и волн, лицо ее было бесстрастным, и только плотно сжатые губы выдавали затаенную горечь и вековую скорбь.
– Слушай, – начал Хозяин, – я всегда знал, что ты умный и храбрый человек. А это стоит дороже золота, сколько бы там внизу его ни было.
Бек-хан не ответил.
– Эти – быдло, человеческий материал, серая масса, планктон, – продолжал бритоголовый, – да и сынок мой тот еще слизняк. Дело, Хан, дело некому делать! Давай забудем распри, ты будешь мне правой рукой, компаньоном, другом. Неужели ты не понимаешь, что мне, по большому счету, плевать на это золото, как тебе или этому твоему шизику? Мне просто интересно делать дела. Хан, мы с тобой такое замутим! Да пойми же ты, нас мало, совсем мало, тех, кто над толпой, и мы должны наконец-то научиться договариваться, а не жрать друг друга!
Бек-хан медленно поднял свои глаза-бойницы на говорившего. В них не было ни боли, ни огня, ни отблесков внутренней борьбы. В них была только сосредоточенность.
– А что же ты не пришел ко мне с этими словами сразу? – выговорил он.
– Недооценил тебя.
– Нет. Нам не по пути.
– Хан! Ты понимаешь, что, если мы не договоримся, я буду вынужден вас убить, и тебя, и психа твоего? Я не могу жить, ожидая мести…
Бек-хан только пожал плечами.
– Что ж…
– Много там, внизу?
– Много.
– Ладно. Возьми Ферта, нырни с ним, покажи все и возвращайся. Не к лицу тебе на побегушках…
Бек-хан, повернувшись
– Эй, Ферт! – крикнул Хозяин. – Нырнешь с ним…
Ферт заныл:
– Алексеич! Алексеич! Прикажи, чтобы бабки мои, пока нырять буду, никто не стырил…
– Ныряй, сука, не дешеви, – вполголоса произнес главарь, и Ферт понуро начал раздеваться.
Оставшись в красных синими цветами семейных трусах, он попытался распрямить плечи, дабы выглядеть грознее, но под ядовитый смех приятелей снова сдулся и побрел за Бек-ханом в воду. Хозяин подошел к Энгру.
– Встань.
Тот поднялся и повернулся к нему лицом.
– Ну что, юродивый? Жить хочешь?
– Неужели ты думаешь, что властен над жизнью и смертью? – чуть усмехнувшись, ответил тот.
– А вот сейчас и посмотрим, – очень серьезно сказал Хозяин. – Кончайте его, хлопцы. И Бека, как вынырнут.
Один из гориллообразных медленно пошел к Энгру, держа руку за спиной.
– Что же ты прячешь нож? – спросил его Энгр. – Я не баран, не испугаюсь…
Хозяин насупился еще больше и вдруг, как-то страшно хекнув, выдохнув, стал оседать. Стрела пробила ему грудь, вой дя со спины.
Изумленно обернулась горилла, и вторая стрела, пущенная с пригорка от каменной скифской бабы, вошла ему в горло.
Гнус бросился к лодке, а вторая горилла и Граф врассыпную.
Нож, старый боевой нож, кинутый с пригорка, настиг широкоплечего у самых кустов, и в этот момент Гнус выхватил со дна байды автомат:
– Ша, пацаны! – Он передернул затвор «калаша» и дал очередь веером от живота.
Бек-хан еле успел отскочить за статую, и осколки камней брызнули по пригорку.
Гнус подскочил к Энгру и упер дуло автомата тому в спину.
– Хан! Эй, Хан! – заорал он. – Ты где, падло?!
Ему никто не ответил.
– Хан! – истерично продолжал орать он. – Считаю до трех! Не выйдешь, каюк психу! Раз! – Энгр сглотнул слюну и искоса взглянул на Гнуса. – Два! – Ствол автомата дрожал.
– Эй! – раздался окрик сзади, из воды. Гнус на секунду, на полсекунды повернул голову, и Энгр, развернувшись, левой рукой схватив автомат, ребром правой ударил его по горлу, разрубив кадык.
Что-то булькнуло, глаза Гнуса начали закатываться, и он медленно осел на песок.
Подскочивший Бек-хан ударил его сзади ножом, но это вряд ли уже требовалось.
В воздухе, раскаленном воздухе, отчетливо пахло кровью.
Но все так же смотрела вдаль скифская баба, только щербинки от пуль на ее бесстрастном лице были похожи то ли на оспины, то ли на слезы.
– Эй, пацаны! – раздался дрожащий голос из кустов, и к ним медленно начал приближаться Граф. – Пацаны, это… А вам верный человек неужели не нужен? А, пацаны? Ты, это, Хан. Он – Барон. Ну а я вроде как Граф… А, пацаны? Договоримся?