Повелитель монгольского ветра (сборник)
Шрифт:
7 июля 1921 года, Урга (Улан-Батор), Внешняя Монголия
– Михаил Левонтьевич, Михаил Левонтьевич! Хозяин, вы здесь? – Дородная деваха телом крупна, лицом красна, деликатно стучалась-царапалась в резного дуба дверь кабинета. – Барин! Да барин же! Люди к вам какие-то.
Рожков, доверенный пушной лондонской фирмы «Сурки Биндермана», нехотя откликнулся:
– Войди…
Он только-только успел разложить, схоронить до лучших времен по потайным ящичкам бюро красного дерева дневную выручку. Ящички закрывались со стуком. Замочки скрипели. Затейливый ключик с шелестом скользнул в карман атласного жилета. Жилет был желтый, китайского материала, но птицы на нем русские, сказочные, алконост, да сирин, да гамаюн.
– Дак люди ж к вам, Михайло Левонтьич, – скороговоркой повторила девка, – дак и люди-то – одно название… Поди, беженцы, што ли?
Рожков поморщился. Маленький, юркий, щупленький, шорт, как называли его монголы, с раннего утра он носился по ургинскому базару, вынюхивая, где бы по сходной цене закупить привозимое монголами сырье. В карманах у него всегда водилось серебро, довод для монголов решающий. Оно манило, слепило, сетями опутывало души простых и наивных детей степи, и весь базар, вся Урга, вся степь – ну, не вся, но наполовину – была в сухоньких ручках Рожкова. К вящему неудовольствию всех шибаев [47] , как ургинских, рядских, так и пришлых.
47
Мелкий спекулянт (устар.).
Еще черти в кулачки не бьют, а уж шорт весь товар скупил, – гудели за чаем в русском трактире даурские купцы степенные, дородные, бороды лопатами, кафтаны киндяковые [48] , алтабасовые [49] , наопашь [50] , жилетки поверх бязевых рубах.
Дак што уж, после Рожкова на базаре не пообедаешь, – вторили им староверы с Мухоршибири, ширококостные, плосколицые, волосы в скобку, армяки нараспашку, жилетки аксамитовые [51] застегнуты на все пуговки, широкие тиковые штанины пущены, свисая, вдоль «граммофона» – сапог гармошкой.
48
Киндяк – хлопчатобумажная ткань.
49
Алтабас – род парчи, затканной золотом.
50
Не в рукава, одежда, наброшенная на плечи.
51
Аксамит – ворс, бархат.
Лица красны у тех и у других, «пара чая» превращалась в седьмой-осьмой стакан. Пили с блюдец, держа их в растопыренных мясистых ладонях. Дули на блюдца, пот лоснился на медных лбах, кто пил вприкуску, кто цедя чай меж зажатого в крупных, лошадиных зубах кусочка сахара, половые же, то китайцы, то монголы, то баргуты, «вприглядку», жадно следя раскосыми глазами, как быстро тает колотая никелированными щипцами сахарная голова.
– Вс-с-с-с… – цедит чай старовер.
Даурец перевернул пустую чашку на блюдце вверх дном. Чашка стукнула.
Повинуясь звуку, «человек» – китайчонок лет десяти-одиннадцати – поставил на стол бараний бок с гречневой кашей, с рубленым луком, яйцами, да «белую головку», да чайные стаканы, протерев их подолом длинной замашной [52] русской рубахи.
Мухоршибирец глянул одобрительно.
– Кушайте, – пригласил даурец и, засучив рукава, всей пятерней отломил себе кусок.
Оно, конечно, и еда нечистая, иноверцы готовили, и посуда поганая – раскольники осквернили, но негоция дело тонкое, как бы «бобра не убить» [53] , не обмишуриться, да и голод не тетка, и кержак тоже засучил рукава.
52
Сделанной из посконного холста.
53
Обмануть в расчетах.
– А энтого? Того-c? – мигнул глазом даурец на штоф. – Да не сумлевайтесь, не водка, а чистый киндер-бальзам!
Но от этого угощения его визави стойко отказался.
Рожков, скользнув к выходу мимо девахи, не удержался и ухватился маленькими ладошками за ее внушительные груди. Та притворно ойкнула и вроде как запротестовала. При сунувшись ближе, Рожков скомкал ей подол и ухватился обеими ручками за огнедышащий зад.
Девка обняла его так, что хрустнули позвонки в узенькой хозяйской спинке. После, шепнула дородная кокодетка, прижимая его к себе: «Опосля, как энтих спроводишь…»
И доверенный «короля сурков», как звали Биндермана на лондонской пушной бирже, напевая «Гром победы раздавайся», спустился вниз.
Четверо посетителей – трое мужчин и одна женщина, плохо одетые, изможденные и явно голодные, – ждали его в гостиной.
– Михаил Леонтьевич, здравствуйте, – в пояс поклонился один из них, молодой человек лет тридцати. – Не помните меня, Михаил Леонтьевич? Федора Демьяныча, купца второй гильдии Носкова, сын, дела с вами имел…
– Помню, помню, – нахмурившись и брезгливо сторонясь от придвинувшегося к нему человека, выговорил Рожков. – Да вы садитесь, садитесь, господа! – спохватился он и уселся в кресла сам.
Гости опустились на стулья.
– Позвольте, батюшка Михаил Леонтьевич, спутников моих представить, – начал гость. – Купец первой гильдии Шнуров, адвокат иркутский Келлер и вдова полковника Сокова, Клавдея Алексеевна…
Рожков, кланяясь, мельком глянул на даму и мимоходом отметил ее еще не угасшую красоту, влекущую стройность и вопиющую незащищенность.
– Еле вырвались из Чеки, Михаил Леонтьевич, – продолжал рассказ Носков. – Мои все так и сидят в Чрезвычайке…
Гость просил дать денег на выкуп семьи и приюта на несколько дней, пока не устроятся.
«А возни с ней, может, и немного будет, – лениво думал Рожков, краем глаза отмечая, как зарделась дама, как волнуется ее грудь. – Куда ей деваться… Отмыть, откормить, и это… Айда…»
– Что ж, господа, – сказал он, поднимаясь, – на фатеру вас сейчас же разместят, а вот с деньгами, милостивые государи, прямо и не знаю, как и быть, – нету денег-то… Так что-с, прошу пардону, но асикурировать [54] никак-с не могу-с…
Гости встали. Говоривший проситель комкал в руках шляпу из фетра, порыжелую, в пятнах.
54
Поручить, рискнуть (устар.).
– Hy-с, а вас, государыня, устроим-с мы отдельно-с, – не произнес – пропел Рожков и придавил пупочку звонка. – Устрой гостью нашу, Меланья, – скомандовал он вплывшей в покои девке, – а господ проводи во флигелек…
…Вечерело. Флигелек, а это оказался сарай не сарай, барак не барак, а бывшая столярная мастерская, любил когда-то Рожков мастерить, погружался во тьму. Двое мужчин расположились на кути [55] , третий – на верстаке.
Картошка остывала в чугунке, на столе сиротливо стояли чайник и стаканы.
55
Широкий прилавок в избе.