Повелители лошадей
Шрифт:
С рассветом Сечен и его товарищ по охране, наконец, остановились. Они находились на краю скалистого утеса, возвышающегося над плоским дном долины. Ряд берез отмечал русло небольшого ручья, пересекавшего долину. Позади Коджи было больше деревьев, отчего вершины невысоких гор в утреннем свете казались темно-сине-зелеными.
Пока Сечен поил лошадей, пришел другой ночной стражник с сообщением для борца. — Кахан приказывает тебе послать к нему священника, — вот и все, что смог сказать посыльный. За очень короткое время Коджа оказался в лагере Ямуна.
Хазарский
Чуть в стороне стоял морщинистый старый волшебник. В слабом свете рассвета колдун выглядел осунувшимся и худощавым, излучая потустороннее чувство. Возможно, это был эффект от его жизни, погруженной в странную магию. Коджа знал, что тайные искусства накладывают отпечаток на своих мастеров, иногда даже высасывая из них жизненные силы.
Как и остальные, волшебник потягивал чай, хотя и не участвовал в приглушенном разговоре. Вместо этого волшебник сел достаточно близко к их кругу, чтобы слушать, но смотрел в другую сторону, наблюдая за восходом солнца над покрытыми льдом вершинами Хазарии.
Ямун и его спутники не казались торопливыми или обеспокоенными, скорее, они были похожи на группу мужчин, отдыхающих перед охотой. Они подняли глаза, заметив присутствие Коджи. Джад сделал вид, что наблюдает за линией деревьев, в то время как старый Гоюк улыбнулся своей вкрадчивой улыбкой и шумно отхлебнул свой чай.
Ямун встал, когда Коджа подошел ближе к их кругу. — Добро пожаловать, — сказал он ровно. Коджа не мог догадаться, каким было настроение Ямуна. — Сядь. Выпей чая.
Коджа покорно занял свое место, пытаясь решить, как с ним обращаются. Всего за один день он был дипломатом, пленником, а теперь... ну, он просто не знал. Так много всего происходило, и ни одно из них, казалось, не имело смысла. — Кахан, — спросил он, — я твой пленник или твой посланник? Коджа тщательно подбирал слова, стараясь не спровоцировать кахана на какой-нибудь необдуманный поступок.
— На моей земле ты мой историк, — объяснил Ямун, потирая подбородок. — В Хазарии ты Хазарец. Некоторые из моих ханов думают, что ты умный шпион для своего народа. Я не хочу, чтобы они беспокоились о тебе.
Коджа пробормотал, запинаясь: — Но... но, Великий Хан, ты послал меня в Манасс, чтобы я передал твой ультиматум только вчера.
— Да, но помни, ты об этом попросил сам. Я думал, ты сможешь убедить их быть благоразумными. Кахан взял Коджу за руку и отвел его подальше от остальных. — Ты этого не сделал. И ты вернулся с десятью мертвецами. И возникли вопросы.
— Вопросы? Голос Коджи посуровел от неожиданного гнева.
— Они беспочвенны и оскорбительны, — заверил его Ямун.
— Но есть вопросы... итак, ты держишь меня взаперти, — сказал Коджа с ноткой горечи в голосе.
—
— Для моей безопасности, Ямун? — скептически спросил Коджа, раздраженный этим предложением.
— Если ты будешь бродить по лагерю перед битвой, люди подумают, что ты шпион. Если ты этого не сделаешь, никто тебя не убьет. Это хороший план, — хихикнул Гоюк, перебивая с другой стороны круга. Старик, казалось, был в особенно хорошем настроении этим утром.
Коджа обдумал слова старого генерала. В них был какой-то смысл, но он все еще задавался вопросом, была ли у Ямуна какая-то другая причина для его заключения под стражу. — Что случилось прошлой ночью? Я слышал звуки битвы, — спросил священник, пытаясь сменить тему.
— Ты человек кахана или Принца Оганди? — прервал его Джад. Он стоял, внимательно наблюдая за Коджей. Глаза принца были темными и жесткими. Наконец, священник отвел взгляд, украдкой взглянув на Ямуна.
Группа замолчала, ожидая ответа Коджи. Ямун откинулся на спинку стула, вертя в руках маленький нож и внимательно наблюдая за священником. Гоюк притворялся, что интересуется только своим чаем, но он тоже краем глаза наблюдал за нервничающим ламой. Только волшебник отвел взгляд, по-видимому, безразличный. Тем не менее, Коджа мог видеть, как маг сгибает свои морщинистые руки, его длинные пальцы отрабатывают движения, необходимые для произнесения заклинания.
Коджа пытался тщательно обдумать свой выбор, но его разум был полон воспоминаний, которые наталкивались друг на друга. Там были клятвы верности, которые он давал — Оганди, Храму Красной Горы, богу Фуро. Там был его отец, сидящий зимой у костра, затем Ямун, склонившийся над его тюфяком, и полный ненависти взгляд Чанара. Преобладающим над всеми этими образами был сон о его старом учителе, стоящем в темноте и возводящем стены.
— У меня нет господа, — прошептал он. Воспоминания исчезли из его головы. Джад расслабился, но не выказал никакого удовольствия от слов священника.
Ямун пошевелился и шагнул вперед. Он положил одну руку на плечо своего сына, а другую — на плечо Коджи. — Мой историк — честный человек. Лжецы никогда не говорят «нет», дураки никогда не говорят «да», — процитировал он, глядя на Джада.
— Ай! — согласился Гоюк. Он высоко поднял свою чашку, а затем сделал большой шумный глоток.
— Ай! За наш сегодняшний успех, — произнес Ямун, отпуская их обоих. Джад нашел свою чашку и поднял ее в тосте. Коджа неловко нашел свою собственную чашку и тоже поднял ее.
Мужчины сели и выпили еще по чашке горячего чая. Даже Коджа был благодарен за соленое варево. Это успокоило его усталые, напряженные нервы. Священник понятия не имел, что должно было произойти в этот день, но пока он был доволен ожиданием.
Наконец, Ямун заговорил. — Пора собираться. Джад и Гоюк кивнули в знак согласия и встали. — Гоюк, прими командование справа. Сын мой, ты поведешь слева. Я возьму на себя центр. Ты, Афрасиб, — приказал он, указывая на волшебника, — останешься со мной. Как и ты, Коджа.