Повелители лошадей
Шрифт:
— Назад, хазарский демон! Сечен зарычал, прыгая вперед и отталкивая маленького священника. — Ты умрешь за это!
— Он умирает! Посмотри на них! Посмотри на волшебника! — закричал Коджа в бессильном гневе. Он указал на застывшую фигуру Афрасиба. — Я мог бы сохранить ему жизнь! Просто дай мне поработать.
В этот момент знаменосец крикнул: — Сечен, иди сюда! Посмотри на это! Он стоял там, где пали убийца из дневной стражи и хазарец. Солдат был внизу, очевидно, убитый падением. Дневной страж лежал, распластавшись, лицом вниз на нем.
— Смотрите, — сказал воин. Носком сапога он осторожно перевернул дневного стража.
Сечен от удивления затаил дыхание. Человек, который лежал там, вообще не был человеком. Вместо его лица была морда большой лисы. Мягкий коричневый мех на его морде был густым от крови. Его руки были длинными, тонкими лапами, но с человеческими пальцами, а не как у животного.
— Клянусь могучим Фуро, — выдохнул Коджа, отрывая взгляд от помощника Ямуна. — Это «ху сянь».
— Что это? — потребовал Сечен.
— Злой дух, — поспешно ответил Коджа. — Он напал на кахана. А теперь позволь мне помочь ему!
Воины Туйгана посмотрели друг на друга, каждый надеялся, что у другого есть ответ.
— Очень хорошо, — решил Сечен, — но если он умрет, умрешь и ты. Он присел на корточки рядом с ламой, чтобы следить за каждым его движением.
Коджа быстро приступил к работе. — Сними сумку с моей лошади, — приказал он. Знаменосец поспешно взял сумку и передал ее Сечену.
Первой проблемой был яд. Достав лечебную траву из своей сумки, лама прижал руки к ране от копья и произнес молитву. Под его ладонями разлился жар, когда заклинание начало действовать. — Кахан был отравлен. Я не могу остановить действие яда прямо сейчас, но я замедлил его действие, чтобы он не убил его здесь. Это может дать мне время помолиться об исцелении. Коджа тщательно объяснял все, что он делал, чтобы развеять подозрения Сечена.
Закончив, он снова осмотрел раны. Они были серьезными, но, вероятно, недостаточно серьезными, чтобы убить кахана. И все же, если Фуро позволит, лучше всего было исцелить их прямо сейчас. Склонив голову в молитве, священник отсчитал молитву на своих четках. Когда он закончил обращение к Фуро, руки Коджи зачесались и задрожали от струящейся в них силы. Он осторожно положил ладонь на каждую рану, затем крепко прижал их. Ямун пошевелился и застонал от боли. Сквозь пальцы ламы просочилась кровь. Жар снова усилился под руками Коджи, на этот раз сильнее и продолжался дольше.
Сечен втянул воздух сквозь зубы. — Смотри. Его раны затягиваются, — прошептал он. Розовато-белая кожа росла на глазах Сечена, затягивая раны и оставляя лишь небольшие шрамы. Наконец, Коджа, глубоко, вздохнул с облегчением, и убрал руки. Он оторвал еще один лоскут своей мантии, плюнул в него и смахнул кровь и жидкость, чтобы проверить дело своих рук. Коджа наблюдал, как поднимается и опускается грудь кахана, пока не убедился, что он спит спокойно.
— Кахану лучше, — объяснил Коджа, откидываясь назад в грязи, и дрожа от усталости. — Однако яд все еще в нем, и он все еще может умереть. Ты сможешь отвезти его в лагерь?
Сечен кивнул. Он с удивлением посмотрел на священника.
— Ты уверен? А как насчет битвы? — спросил лама.
— Ты же видел. Эта битва окончена. Мы победили. Принц Джад и Хан Гоюк сейчас закончат здесь все дела. Сечен осторожно поднял кахана на руки.
— Тогда отвези его в его палатку. Ему нужен отдых, — настаивал Коджа.
— По твоему слову, это будет сделано, — ответил Сечен. — Но ты пойдешь со мной. Сечен кивнул знаменосцу. — Он расскажет принцу, что произошло. Коджа с трудом поднялся на ноги и помог Сечену посадить кахана в седло. Ямун с трудом открыл глаза.
— О, вот что еще, — сказал Коджа, — волшебник Афрасиб лежит вон там. Он помогал «ху сяню» и хотел убить Ямуна. Сейчас он не может двигаться, но скоро придет в себя. Возможно, вы захотите что-нибудь с ним сделать. Знаменосец посмотрел на странно застывшую фигуру на поле боя и неприятно ухмыльнулся. Прежде чем Коджа смог остановить его, солдат подбежал и аккуратно перерезал заклинателю горло.
— Я всегда хотел сделать это с одним из лакеев Баялун, — холодно заявил он. Пока Коджа стоял, оцепенев от ужаса, знаменосец вскочил на коня и поскакал прочь, чтобы сообщить Принцу Джаду о состоянии кахана.
— Он должен был оставить волшебника в живых, чтобы допросить его! — крикнул Коджа.
— Священник, волшебник получил то, чего заслуживает весь род Баялун. Просто считай, что тебе повезло, раз тебя нет среди них, — мрачно объяснил Сечен, ведя их лошадей в лагерь.
В ту ночь в палатке Ямуна состоялся совет. Снаружи юрту окружили лучшие и наиболее доверенные ночные стражи. Каждый был одет в полные доспехи и тяжело вооружен. Они были нервными и дергаными. Уже несколько кроликов погибло от быстро выпущенных стрел, когда они немного пошумели в кустах. Охранники тоже следили друг за другом. Слухи уже циркулировали по лагерю — истории о предательстве среди телохранителей Ямуна, целых отрядах волшебников и злобных монстрах, поднимающихся из-под земли.
Те, кто находился внутри юрты, были не менее напряжены. В просторной палатке было почти совсем темно. Маленький железный горшочек с тлеющими красными углями служил единственным источником освещения, едва освещая мрачные лица присутствующих мужчин. Ямун лежал на своей кровати, в сознании, но был очень слаб. На его лице было очень мало румянца. Под присмотром Коджи его накрыли несколькими слоями тяжелых войлочных одеял. На лбу Ямуна выступили бисеринки пота, когда священник попытался вывести яд из его организма. На коврах у кровати Ямуна сидели Джад и Гоюк — немногим более чем темные фигуры в темной юрте.
Коджа провел последний час, тщательно излагая свою версию событий дня. Джад сидел, опустив голову к полу. Гоюк кивал, обдумывая слова священника. Коджа, теперь закончивший описывать, как он лечил раны кахана, сидел, молча, положив руки на колени, ожидая, когда заговорят остальные.
— Хорошо, когда боги на твоей стороне, даже если это боги чужаков, — бессвязно сказал Гоюк. Было очень поздно, и день выдался долгим. Усталость читалась на лице старого хана; его глаза опустились, и он ссутулился, словно какой-то измученный стервятник.