Повелители волков
Шрифт:
— Жавр предупреждал нас соблюдать осторожность, — вступил в разговор и третий путник. — Иданфирс может не поверить нашему сообщению, решит, что мы лазутчики, и тогда нам не позавидуешь.
— За правое дело не грех и пострадать, Тримир, — назидательно сказал Озар. — Но мы ведь едем как посольство, а послы неприкосновенны.
Чаян скептически ухмыльнулся и ответил старшему:
— Когда скифы нашпигуют нас стрелами, поздно будет разбираться, кто мы — послы или лазутчики. Ты ведь знаешь, что скифский воин сначала стреляет, а потом думает. И винить его в этом нельзя — опоздаешь натянуть лук, и ты уже покойник. Это закон степи, где много разбойного люду ошивается.
— Насчет разбойников — да, это точно, — сказал Тримир. — Помнится, две зимы назад нас наняли за хорошие деньги, и мы сопровождали караван греческого купца, с которым Жавр ведет торговые дела. Вы не поверите, но нам пришлось участвовать в шести стычках! Чисто тебе настоящая война. Хорошо, что мы всегда высылали дозоры и летучие отряды, и разбойникам не удавалось застать нас врасплох. Иначе мои кости уже давно белели бы в степи, а моя неупокоенная душа томилась на серых равнинах…
В это время подоспела похлебка, и разговор прервался.
Насытившись, путники не стали рассиживаться. Накормленные лошадки пошли гораздо резвее, вскоре лес начал редеть, а за ним взору путников открылась великая скифская равнина…
Среди степи пасся большой лошадиный табун. Это было удивительное зрелище для непосвященных. Греки-колонисты, которым довелось впервые увидеть, как кормятся скифские лошади и скот зимой, долго не могли прийти в себя от изумления. Им казалось, что животные варваров едят снег, и только вблизи становилось понятным, что они занимаются тебеневкой — откапывают корм из-под снега передними копытами.
Табун пас подросток по имени Саураг. Он получил его по той причине, что родился ранним утром — Саураг на скифском языке значило «утренний». Подростку исполнилось шестнадцать лет, но он уже был хорошим стрелком из лука, а уж наездником прослыл даже среди взрослых одним из лучших. В этом не было ничего необычного — Саураг вырос без отца, погибшего в бою, и большую часть своей пока недлинной жизни провел в степи, помогая табунщикам.
Саураг пас один из многочисленных табунов самого царя Иданфирса. У него был напарник, престарелый Коудзай, но как раз сегодня его скрутила какая-то болезнь, и пришлось Саурагу выгонять табун в степь одному. Конечно, Коудзаю можно было найти замену, но старик слезно просил, чтобы Саураг никому не говорил о его хвори, иначе он лишится средств к существованию, — Иданфирс платил табунщикам хоть и не очень щедро, но на еду хватало.
Подросток не боялся пасти коней в одиночестве. Добрый лук, полный колчан стрел и копье с широким наконечником могли защитить его и от зверя, и от человека. Впрочем, чужие в эту пору так далеко в степь не забирались, а волков интересовала более мелкая живность — овцы и козы. Правда, отары паслись неподалеку от кошар, да и пастухов там было побольше, но серых разбойников это обстоятельство не очень пугало.
Тем не менее и табунщикам надо было опасаться, особенно сейчас, ближе к весне. Сильные морозы, ударившие едва выпал первый снег, — а его поначалу было немного, погубили многих лесных зверушек, служивших кормом для хищников, и волки потянулись к селениям и стойбищам, откуда так вкусно пахло вареной снедью и терпким духом домашних животных. Совсем изголодав, они начали нападать и на лошадей; их не пугали ни стрелы пастухов, ни лошадиные копыта, которые могли раскроить череп, ни зубы животных — скифские кони кусались не хуже диких зверей. Главным было добраться до горла коня, а когда он оказывался на земле, волчья стая сжирала животное за очень короткий промежуток времени.
Откуда взялся десяток тарпанов, Саураг заметить не успел. Дикие лошади промчались неподалеку от подростка и растворились в лошадином табуне. Подопечные Саурага сначала заволновались, а затем вдруг начали сбиваться в плотную массу — старые кобылицы и молодые лошадки внутри, а жеребцы снаружи.
Это был плохой знак. Саурагу от старых людей было известно, что тарпаны иногда просят защиты от хищников у одомашненных лошадей, в особенности, если дикарей немного. Но только в том случае, если им грозит смертельная опасность. Лук словно сам прыгнул в руки подростка, и он поскакал по кругу, мимо волнующихся лошадей, стараясь не выпускать из виду ни одно животное. Похоже, за тарпанами гнались волки, но где они? Степь была пустынна, и ничто не указывало на приближение кровожадных хищников.
Неожиданно в той стороне, откуда прискакали тарпаны, зашевелились метелки ковыля и кусты мятлика, возвышавшиеся над сугробами, и волчья стая рванулась к табуну.
— А-хей! Ай-я-я! — дико закричал Саураг, и его конек вихрем полетел к месту разворачивающейся на глазах кровавой драмы.
Волки набросились на старого одра, на котором когда-то ездил сам Иданфирс. Царь пожалел верного боевого друга и не передал жрецам на заклание, чтобы те принесли его в жертву скифским богам, а оставил дожидаться смерти в табуне. Конь выделялся из общей массы высоким ростом (он происходил от мидийского жеребца и скифской кобылицы), буйной гривой, которую уже давно не подстригали согласно обычаю (чтобы не мешала конным лучникам метко стрелять), но сила его уже была не та, что прежде, да и скорость реакции запаздывала.
Конь увидел перед собой оскаленную волчью пасть тогда, когда давать отпор уже было поздно. Огромный вожак волчьей стаи вцепился ему в горло, и на месте падения старого жеребца поднялся снежный вихрь — это остальные волки дружно набросились на желанную добычу. Волки были лесные; они отличались от степных седым, почти белым окрасом, большими размерами и свирепостью. Если вторых можно было испугать криками или оружием, то первые ничего не боялись.
Саураг на скаку выпустил стрелу, и один из хищников покатился по земле, оставляя кровавый след. Но послать вторую подросток не успел. Вожак волчьей стаи сделал громадный прыжок и сшиб Саурага с коня. Мальчик свалился на землю, но мигом встал и выхватил нож, который был лишь чуть короче акинака. Он понимал, что сейчас умрет, — вожак, уверенный в том, что жертва никуда не денется, не спешил, выбирая подходящий момент для решающего броска — но страха у парня не было. Только ледяное спокойствие и сосредоточенность, да еще где-то в глубине сознания копошилось совершенно неуместное в данный момент сожаление, что вчера он так и не успел помочь матери перемотать пряжу.
И тут раздался очень громкий волчий вой. Показалось, что табун имеет дело не с одной волчьей стаей, а их много, и они окружили лошадей со всех сторон.
«Совсем пропал…» — отстраненно подумал Саураг, но с места не сдвинулся — по-прежнему сжимал в руке нож и бесстрашно смотрел волку прямо в глаза, готовый драться до последнего.
Но что это? Едва заслышав вой, волки оставили в покое старого жеребца и отбежали в сторону. То же сделал и вожак; он словно забыл про Саурага. Вой приближался, и потрясенный подросток увидел, как из снежного марева одна за другой появляются человеческие фигуры в кафтанах с меховым подбоем и рысьих малахаях. Четверо всадников приблизились к мальчику, и один дружелюбно сказал на ломаном скифском языке:
— Попал ты, парнишка, в переплет… Чаян, посмотри, что там с нашим братом-волком.
Чаян соскочил с коня и подошел к раненому зверю. Стрела Саурага прошила его насквозь и застряла в теле. Раненый волк оскалил свои внушительные клыки, но Чаян что-то проворчал, словно рыкнул, и он успокоился.
— Ты потерпи маленько, — сказал Чаян волку и, обломав наконечник, ловко выдернул стрелу из раны.
Волк взвыл от боли, хотел укусить человека, но не дотянулся и на том успокоился. Чаян деловито достал из сумки, притороченной к поясу, какое-то снадобье, залепил рану, и сказал Озару: