Поверить Кассандре
Шрифт:
«Недурна – и всего лишь, – думала юная кокетка, – скажем, куда деть этот несносный румянец? Вот, кабы была я бледна томной модной бледностью, да глаза чтобы черные, с поволокой, а в них – неземная грусть и глубина, как у Мэри Пикфорд… А так – нос вздернут, щеки круглые, что твои яблоки, губки пухлые бантиком – кукла, да и только! Да разве можно такую полюбить? Только разве волосы хороши… А Павел Андреевич, между прочим, весьма симпатичен! Высок, ясноглаз, изящен… И, что-то такое есть в нем, что располагает – всяк охотно ему помогает, благоволит… И почему только он не нравился поначалу дядюшке с тётушкой?! Подумаешь – не пара! Что же мне теперь – обречь себя на союз с каким-нибудь толстым и пожилым господином только потому, что у него есть особняк, собственный выезд и коверкотовое пальто? Ну, уж нет!»
А в это время у себя в комнате Павел, восхищенно вспоминая светло-голубые, почти прозрачные глаза, тяжелую темную копну волос и очаровательную грацию девушки, размышлял:
«Вот и сбылось, о чем мечталось – даже не верится! Хороша, ах, как хороша! Неужели, это и есть то прекрасное чувство, заставляющее то замирать, то часто биться сердце? Люблю ее, люблю, люблю, люблю! И все, казалось бы, готов отдать за один только благосклонный взгляд, за то, чтобы была счастлива, чтобы улыбалась, как сегодня… И разве я мог надеяться?! Мог ли себе вообразить?... Хорошо, признаюсь ей… А дальше что? К чему стоит готовиться? Да разве же мыслимо, чтобы ее дядя и тетка, которые в ней души не чают, позволили мне повести мою ненаглядную под венец? Что я могу предложить со своей стороны, кроме безмерного желания сделать ее счастливой? Что же – я не стар, есть образование, а, при определенных усилиях, если дадут мне хоть какую-то возможность доказать, что и я чего-то стою… Ведь не то сейчас время, чтобы без любви за кошелек выдавать, надобно и ее спросить… А что же она может ответить, коль спросят? Ведь не было пока ни времени, ни возможности у нее воспылать ко мне, не было…Может, не стоит ещё сегодня открываться?! Эх, кабы знать, что хоть чуть благосклонна – горы бы свернул!!!»
Выйдя в холл, он принялся ждать, внутренне беспокоясь: не передумала ли, а то, может, с тётушкой не удалось совладать?!
Но, вот, на лестнице раздались легкие шаги – то была она. В своей голубой бархатной шубке, отороченной серебристой лисой, в маленькой меховой шапочке, из-под которой на чистый, не омраченный тягостными мыслями, лоб свешивалось несколько непослушных темных прядок, в высоких ботильонах и белых чулочках на изящных щиколотках, девушка смотрелась совершенно. В руках она сжимала крошечный серебристый саквояжик, из которого извлекла ключ.
Оказавшись на улице и заперев Оленькиным ключом наружную дверь, молодые люди заговорщически расхохотались и поспешили на угол, где располагалась остановка электрического трамвая. Им нужен был четвёртый номер. Пока его дожидались, Павел дал себе волю и принялся рассуждать на излюбленную тему:
– Будущее за электрическим транспортом. Настанет время и исчезнет конка, исчезнет паровик[88], да что там паровик – в небе станут летать аппараты на электрической тяге…
Ольга слушала со вниманием, которое весьма воодушевляло рассказчика, по недомыслию полагавшего, будто его спутнице интересно электричество. А между тем, трамвай девушку интересовал лишь постольку, поскольку ей впервые в жизни приходилось пользоваться данным средством передвижения. Преимущественный же интерес представлял сам рассказчик, ведь в Оленькиной жизни присутствовало так мало молодых людей...
Умолк Павел только тогда, когда, предваряемый грохотом и звоном, появился блестящий лакированный «Бреш»[89]. Войдя внутрь вагона, Павел взял в свои руки теплую ладошку девушки. Ольга её не отняла, а лишь тихо сказала:
– Холодная…
В ответ Павел издал звук, напоминающий кошачье мурлыканье.
Мимо проплывают колокольни соборов и молчаливые серые мосты, великолепные особняки и сияющие витрины магазинов, старые крыши лачуг и убогие лавки. Трамвай мягко покачивается, внутри почти неслышен грохот колёс, рука покоится в руке, а частые толчки дарят соприкосновение плеч, при этом теплые искры зарождаются где-то в груди, кровь приливает к щекам и легонько кружит голову. Волшебное путешествие на машине будущего! «Остановись, мгновенье!» – вспоминаются Павлу слова доктора Фауста. А ещё вспомнилась отвратительнейшая из поездок – в тот день, когда он отравился пирожками с зайчатиной. И тотчас возник образ каких-то немыслимых вселенских качелей, каковые способны в одночасье низвергнуть человека в пучину боли и отчаяния, а затем вознести на вершину блаженства…
Так, не размыкая рук, они доехали до Галерной улицы, и вышли у Ксенинского института. Лишь теперь Оленька осторожно высвободила руку.
– Ой, Павел Андреевич, что это за дым?! – воскликнула девушка, указав в сторону Адмиралтейского острова. – Уж не пожар ли?!
– Нет-нет, это судостроительный завод дымит, – важно возразил Павел. – Там, по соседству, и моя мастерская. Если вам интересно, у меня установлен один из самых мощных в городе трансформаторов. Не желаете ли взглянуть? Мы можем зайти…
– Коптит, точно вулкан! – не дослушав, воскликнула девушка. – Неужели так необходимо чернить небо, будто нельзя обойтись меньшим дымом?
– Вы даже не представляете, насколько сейчас правы, друг мой! – сердечно воскликнул Павел. – Процесс копчения в наше время совершенно неэффективен. К примеру, если свежую рыбу во время копчения поместить в специальную электростатическую камеру, то осаждение частиц дыма на продукте сильно ускорится, следовательно, дыму потребуется меньше…
– Как красиво! – воскликнула Оленька, увидав катающихся на невском льду конькобежцев.
– О, вечером здесь вообще волшебно! – подхватил Павел. – Только представьте…, всё вокруг озаряется светом электрических фонарей, и в каждом не менее ста свечей…
Тут духовой оркестр грянул марш, и в нём совершенно потонуло окончание речи инженера.
Ольга сразу направились к окошку белого деревянного павильончика, где напрокат выдавали коньки. Эти коньки крепились к обуви при помощи хитроумных приспособлений – получалось достаточно устойчиво.
«Эх, отчего я никогда с другими не лезу за словом в карман, а с ней никак не выходит душевной беседы, – про себя досадовал Павел. – Ну, чего стоило, к примеру, начать с электрического зайца? Ведь наверняка бы заинтересовалась моим замечательным зверем и пожелала на него взглянуть. А там, в мастерской, можно было завести речь и про… трансформатор!»
Как и поездка в трамвае, катание на коньках явилось для Оленьки совершенным новшеством. Поэтому Павел (не очень искусный конькобежец, к слову) с удовольствие примерил на себя роль мудрого и многоопытного учителя. К счастью, девушка оказалась прилежной ученицей, к тому же обладала великолепным вестибулярным аппаратом, в результате чего, по истечении часа она, пусть осторожно, но уже вполне самостоятельно катила по льду.
…По прошествии ещё одного часа стало понятно, что приезда царевен ожидать не стоит, да и морозец давал о себе знать легким пощипыванием щек и ушей. Увы, Павлу так и не представилось удачного момента для заготовленного признания. Молодые люди попили чаю с эклерами в кондитерской неподалеку, после чего решили возвращаться домой. Их могли уже хватиться, и тогда Павлу пришлось бы выслушивать поток упреков в безответственности, ведь он не только нарушил запрет Сергея Ефимовича покидать дом, но еще и девушку увлек за собой, подвергнув ее опасности…
Так оскандалиться, конечно же, не хотелось, молодые люди сдали коньки и поспешили по набережной обратно. Вдруг с Невы пришёл странный стрекочущий звук, а затем, в клубах снежной пыли по льду на немыслимой скорости промчался необычный экипаж.
– Ой, что это? – воскликнула Оленька.
– Аэробуер, сударыня, – со знанием дела ответил Павел. – Одно время подобные механизмы почитались за техническое чудо. Но, в наши дни буером никого уже не удивишь, хотя должен отметить, в его конструкцию положена забавная мысль…