Повешенный
Шрифт:
– Не стоит, – Уилл поджал губы в улыбке и замотал головой. – Увидимся за столом.
– Как скажешь.
Маргарет еще раз посмотрела на Уильяма и отца и упорхнула вглубь дома. Старший Белл дышал тяжело, грузно, смотрел на сына своими выцветшими голубыми глазами и жевал усы. Он хотел, чтобы Уилл ушёл – тот был в этом уверен так же, как в том, что Даниэль сегодня в очередной раз проиграет ирландцам зарплату. Отец смотрел на Уильяма взглядом заклятого родственника, с которым предпочёл бы никогда больше не встречаться. Уильям же вертел в руках шляпу, слегка приподняв бровь.
– Не смотри на меня так. Я не задержусь надолго в твоём доме, – кидая пальто на стул в прихожей, прошипел Уильям. –
Отец ничего не ответил: прищурился и быстро ушёл в гостиную, оставив Уильяма в прихожей одного.
На входе в гостиную Уилла едва не сбили с ног пронёсшиеся мимо дети Маргарет, которых та тут же отправила на второй этаж в детскую комнату. Казалось, здесь собралась вся большая семья Беллов: родители, сестра, младшие братья. Не хватало только мужа Маргарет – вместо него были две его сестры, – и Мэри, младшей сестры Уильяма, но она, как и остальные дети, была отправлена в другую комнату. Братьям Уилла разрешили сидеть только потому, что это должно было позлить Уильяма. Наверняка отец именно поэтому усадил их рядом с собой. Уильяму же отвели место на другом конце стола вместе с женщинами.
– Ты так давно не заходил. У тебя все хорошо? – передав Уильяму поднос, спросила Маргарет. – Ты…
– Да, Уильям, – перебив дочь подал голос отец, – у тебя все хорошо? Обычно ты не вспоминаешь о семье.
Генри Реджинальд Белл. Ему было сорок пять, перед ним были открыты все двери города, нуждающиеся в защите ушлого юриста, и он был самым ненавистным Уильяму человеком на земле. И все же они сидели за одним столом, и Уилл был вынужден смотреть в его холодные чужие глаза. Нет, у Уильяма было счастливое детство, намного лучше, чем у многих его сверстников и коллег. Но лишь однажды он видел в глазах отца теплоту и заботу. Может, Генри Белл просто не знал, что такое любовь? Или Уильям себе все это надумал? Он был хорошим отцом: дарил детям подарки и интересовался учёбой. И все же он был чужим, человеком, при виде которого во рту у Уильяма все пересыхало, а пальцы начинали мелко дрожать против воли.
Ложка звякнула по фарфору, приводя Уильяма в чувство, и он поспешил наложить себе свою порцию, чтобы протянуть поднос дальше гостям.
Они ели молча. Посуда звенела, женщины обменивались последними сплетнями, а Уильям чувствовал, как отец прожигает его взглядом рвущегося наружу вулкана. Генри Белл никогда не проигрывал схваток, будь то суд или семейное поле брани. И сейчас он не собирался отступать, едва начав.
– И как работается с этими твоими пациентами? – продолжил Генри, отрезая крупный кусок мяса и нанизывая его на вилку. – Надеюсь, тебе хотя бы платят за то, что ты их разделываешь, как свиней.
– Отец…
– Тебе слово не давали, Маргарет, – рявкнул на женщину отец, и Уилл сжал кулаки. – И куда только смотрит твой муж? Совсем распустилась.
– При всем моем уважении, отец, – Уильям выделил последнее слово с такой силой, что зубы скрежетнули мелом по доске нервов, – Маргарет взрослая женщина и имеет право говорить, что думает. Даже если тебе это не нравится. У нас свободная страна. Если считаешь иначе – можешь подать на меня в суд.
Уильям знал, что пожалеет об этом. Он буквально чувствовал кипящую внутри отца ненависть к себе в этот момент. Лицо Генри побагровело, пошло кривыми темными пятнами. Мужчина оттянул ворот рубашки и ослабил узел галстука, не сводя с сына своих бесцветных белёсых глаз. Забавно, Уильям только сейчас это заметил – глаза его отца были похожи на глаза мистера Маккензи. Только у того они были тёплыми и яркими, от них не шёл могильный холод семейных отношений. Генри Белл дышал тяжело, из его горла вырывались хрипы, а вены на шее вздулись.
– Уважении? Уважении?! В тебе нет ни капли уважения, – сквозь зубы горячечно процедил отец. – Иначе бы ты не заявился даже на порог моего дома. Не говоря о том, чтобы сидеть с нами за одним столом. Уважение. Ты как уличная девка раздаёшь всем своё уважение за несколько центов. Постыдился бы…
– Довольно. Я не собираюсь слушать твои бредни снова. Ты мог говорить это своему сыну. Но я не твой сын. Ты сам мне это сказал.
Уильям знал, что слова ранят. Ранят их обоих. И все же он их произнёс. Холодно и отчётливо, как будто это было единственным, что существует в мире.
– Уилл, прошу…
Маргарет накрыла руку Уильяма своей, но он тут же выдернул ее из-под женской ладони, не отрывая взгляд от разъярённого отца. Он был похож на одного из тех быков, что поднимают подвернувшихся жертв на рога, а Уильям был для него красной тряпкой. Грязной красной тряпкой, которую нужно было побыстрее порвать на кусочки и выкинуть в мусорное ведро.
– Вон. Вон из моего дома.
Голос отца был настолько тихим, что даже в установившейся за столом тишине пришлось бы напрячь слух, чтобы расслышать слова. Но Уиллу не нужно было вслушиваться или читать по губам. Он знал, чего хочет отец. И в этом их желания полностью совпадали. Уильяму даже удалось унять бившиеся в мелкой дрожи руки и спокойно положить приборы на стол, хотя внутри все сжималось от животного страха перед сидящим напротив человеком.
– С радостью. Не имею ни малейшего удовольствия и дальше находиться там, где мне не рады.
Салфетка полетела на стол рядом с тарелкой, и Уильям спешно подскочил на ноги, вылетая из комнаты. Маргарет несколько раз окликнула его, но он не обратил на это внимания, облачаясь в пальто и шляпу. Послышался звон переворачивающейся посуды, и Уилл обернулся: отец соскочил со своего места и перевернул несколько чашек, младшие братья Уилла съёжились, а женщины спешно промакивали разлившийся чай. Генри Белл смотрел на сына, потрясая направленным на него пальцем и пережёвывая вместо рождественского ужина своё самообладание.
– И больше не смей никогда появляться тут! Неблагодарный мальчишка! Ты худшее, что могло случиться с родителями. Посмотри на своих братьев, – Генри указал на двух притихших мальчишек рядом с собой. – Вот настоящий пример преданных и ответственных сыновей. Ты должен был благодарить меня за все, что я тебе дал. Но вместо этого ты снова показываешь лишь свою ничтожность.
– Может, я и плохой сын. Но ты… Ты худшее, что могло случиться с твоими детьми. Я неблагодарный? Да, – согласно кивнул Уильям, сжимая в ладони перчатки до скрипа кожи. – За что мне тебя благодарить? За причинённую боль? Или за то, что ты позволил со мной делать? Оставь свои поучения для кого-нибудь другого. Я сыт ими по горло.
Уильям продержался дольше, чем рассчитывал. Ему даже удалось попробовать фирменное блюдо сестры, хоть он и не успел спросить, как оно называется. Да это и не было так важно сейчас. Картонные и безвольные. Уилл надеялся, что его братья избегут участи примерных сыновей, но они могли лишь вжимать голову в плечи, когда отец извергался в его сторону слюной. Когда-то и он был таким. И именно отец сделал его тем, кто он есть сейчас.
Крики отца еще некоторое время доносились из-за захлопнувшейся двери, и Уилл знал, что сейчас Маргарет кинется его успокаивать. Она всегда была на стороне отца. Но сейчас это было к лучшему. Никто не видел дрожащих рук Уильяма, никто не видел, с какой силой его пальцы впились в кожу перчаток, и никто не видел, как он остановился на дорожке и подставил лицо под хлопья пушистого снега. Уилл так и не застегнул пальто, позволяя зимнему ветру задувать под одежду, а шарф плетьми свисал с его шеи.