Повесть о Городе Времени
Шрифт:
Вивьен еще ела хлеб с сыром.
– Нет. И, знаешь что? Я не позволю, чтобы меня всё время торопили и запугивали. Вчера ты застал меня врасплох, но это не значит, что я слабая.
– Я никогда не думал, что ты слабая! – запротестовал Джонатан.
Он стоял у нее над душой, переступая с ноги на ногу, пока Вивьен не положила в рот последний кусок сыра. Тогда он бросился к двери.
– Теперь готова?
Вивьен вздохнула:
– Нет. Мне еще надо надеть туфли. И что насчет моего багажа?
Джонатан забыл о нем.
– Лучше возьми его с собой, чтобы показать, что ты с дороги, - сказал он. –
– Она не реалистичная. Она реальная.
Вивьен нашла туфли и заново упаковала чемодан, пока Джонатан прятал свою серую фланелевую маскировку в каменный сундук.
– Они будут здесь в безопасности, пока Сэм не вернет их в костюмерную Патруля. О, и сними эту бирку с сумки. Будет весьма забавно, если я представлю тебя как В.С. Ли, а ты будешь размахивать биркой с надписью «В. Смит».
Он был прав, однако Вивьен испытала приступ паники, когда бирка в свою очередь отправилась в каменный сундук. Как будто она в самом деле потеряла свое имя. «Как я докажу кузине Марти, что я – это я?» – думала она, надевая школьную шляпу и пиджак.
– Теперь я готова.
Дом был огромен и производил впечатление обжитого богатства. Ковры вдоль коридоров выглядели отвратительно ценными, но на них встречались истертые места. Перила многих лестниц, по которым они спускались, отполировались так сильно, что резьба почти стерлась. В центре ступеней образовались углубления от бесчисленных лет хождения по ним. Люди усердно трудились, накладывая на них очередной слой лака. Джонатан провел Вивьен вниз петляющим, зигзагообразным путем, используя четыре разные лестницы, чтобы не встретиться с этими людьми. Когда они, наконец, добрались до первого этажа, Джонатан испустил облегченный вздох:
– Теперь мы можем позволить увидеть нас.
Вивьен перевела взгляд с цветных мраморных узоров на полу на широкую дубовую лестничную площадку, а затем на ряд стрельчатых окон – а может и дверей – на противоположной стороне. Она видела сквозь них пологую городскую площадь с фонтаном в центре.
– Что это за дом? – спросила она.
– Дворец Аннуарий. Сюда.
Джонатан повел Вивьен по узорному мраморному полу туда, где помещение переставало быть вестибюлем и превращалось в подобие комнаты, наполненной пустыми резными рамами, которые, вероятно, являлись стульями. Прямо за аркой женщина говорила в нечто, видимо, представляющее собой телефон. Хотя выглядело это так, будто она пристально смотрела в зеркало и говорила в увеличительное стекло.
– Я подойду через пять минут, - сказала она, бросив взгляд на Джонатана и Вивьен. – И тогда мы с этим разберемся. Здесь, кажется, что-то случилось. Пока.
Она поместила увеличительное стекло в паз рядом с зеркалом и развернулась, уставившись на Вивьен.
Вивьен вдруг почувствовала себя ужасно неуютно. У этой женщины был тот же глубоко встревоженный вид, какой появился у мамы с тех пор, как объявили войну. И хотя она нисколько не походила на маму – у нее были раскосые глаза, как у Джонатана, с таким же мерцанием перед ними, – Вивьен знала, что она реальный человек с реальными заботами. Как мама. Она могла носить черно-желтую пижаму и собирать волосы в странную прическу, но лгать ей было неправильно. Однако вот Джонатан без запинки
– Мама, ты никогда не догадаешься! Это кузина Вивьен – Вивьен Ли! Она только что прибыла из века двадцать.
Его мать подняла руку, схватившись за черные как смоль волосы.
– О, Великое Время! Неужели Ли уже вернулись? Я собиралась сначала проветрить Дом Ли!
– Нет, она сама по себе. Вив и Инга отправили ее обратно, поскольку началась Вторая Мировая война, - объяснил Джонатан.
«И вот я стою, позволяя ему лгать!» – с неприятным чувством подумала Вивьен. Однако затем ей пришлось присоединиться ко лжи, поскольку мать Джонатана с обеспокоенной улыбкой повернулась к ней.
– Конечно! Эта война происходит где-то после первой трети века двадцать, правильно? Она обернулась хуже, чем ожидалось?
– Гораздо хуже, - ответила Вивьен. – Лондон уже бомбят. Предполагают, что скоро начнется газовая атака и вторжение.
Хотя всё это было правдой, оно почему-то усугубляло ложь. Мать Джонатана побледнела.
– Всех детей высылают из Лондона, - сказала Вивьен, надеясь, что это заставит ее почувствовать себя лучше.
– Бедное дитя! И мой бедный брат! – воскликнула мать Джонатана. – Ну, почему всё наваливается одновременно? Конечно, ты должна остаться здесь, с нами, пока твоих родителей не отзовут. И мы найдем тебе какую-нибудь подобающую одежду. Подозреваю, у тебя нет ничего, кроме этих ужасных вещей на тебе.
Вивьен с некоторым возмущением посмотрела на свой пиджак и свою лучшую юбку, но ей не пришлось ничего говорить. Мать Джонатана повернулась обратно к штуке-телефону и нажала кнопку на стене рядом с ней.
– Элио, - позвала она, - ты нужен мне немедленно. Приди, пожалуйста, в зал, – и через плечо добавила для Джонатана: - Можешь, присмотреть сегодня за Вивьен, милый? Показать ей окрестности и прочее? Она, должно быть, странно себя чувствует после пяти лет в истории. У меня кризис в Протяженности. Кто-то отправил в Малайю новую австралийскую грамматику почти на столетие раньше ее изобретения, и я весь день буду разбираться с этим.
– Мне вечно приходится делать за тебя нудную работу! – притворился раздраженным Джонатан. – Тебя здесь вообще никогда нет!
– Я знаю, милый, - ответила его мать, выглядя еще более встревоженной, чем раньше.
– Я постараюсь получить выходной завтра. Я…
В этот момент на другом конце комнаты распахнулась дверь, и высокий мужчина с выражением страдания на лице ворвался внутрь в вихре серых одеяний. За ним следовал бледный почтительный мужчина в неяркой желто-коричневой пижаме. Мать Джонатана немедленно стала еще более встревоженной.
– Что такое? Что происходит? – спросил несущийся мужчина. – Ты не можешь забрать Элио сейчас! Он нужен мне.
Он пронзил взглядом бледного мужчину, который почтительно уставился в пол. Затем он пронзил взглядом Джонатана, который посмотрел в ответ так, словно привык к этому. После чего он подошел прямо к Вивьен и пронзил взглядом ее.
– Что, во имя Времени, это? – спросил он.
Его черные волосы были забраны в шишку на макушке, а глаза смотрели из глубоких глазниц с таким выражением, словно он пребывал в агонии. Он вызывал такую тревогу, что Вивьен отступила назад.