Повесть о монахе и безбожнике
Шрифт:
– А вот он тебя сейчас копытом....
Полина Викторовна отпрянула, и эта тайна осталась не раскрытой.
Замская трясина.
Город пришельцев.
Зверинец.
От боевого настроя, с каким он сунулся в руки пришельцев, к середине ночи мало что осталось.
Отдавая себя в их руки, он считал, что предусмотрел все, однако как выяснилось, ошибся. К ночи стало ясно, что он упустил две очень существенных вещи.
Этими двумя вещами оказались холод и голод.
Клетка, как ей и полагалось, не отличалась особенными удобствами. Он собственно
Конечно, о нем позаботились - бросили охапку травы, но что ему та трава? Он-то ведь шел сюда за тайнами, да и при всем своем желании, есть ее он не мог. Воды, правда, нашлось вдоволь. Ее было даже больше чем нужно и оттого страдать пришлось не от жажды, а от сырости.
Он посмотрел на стальные прутья, покрытые мелкими капельками, и содрогнулся. Кроме голода его врагом стал еще и холод. Конечно, у него имелась шкура, но что толку-то от нее? Что толку от шкуры, которая не греет своего хозяина? Чтобы согреться, следовало вывернуть ее мехом внутрь, а пришельцы, при всей своей наивности, вряд ли поверили бы в то, что привезенный зверь утром ходит в одной шкуре, а к вечеру меняет ее на другую, выворачивая на изнанку. Так что вместе с голодом приходилось терпеть и холод.
Он поднялся, начал ходить вдоль прутьев, стараясь ничем себя не выдать. Пока ему удавалось это. Ничего не заподозрившие пришельцы привели его сюда, заперли клетку и оставили одного размышлять над происходящим.
Да. Сегодня он многое видел. И теперь оставалось только понять, что означает то, что он видел. По правде говоря, его просто раздавило обилие чудес.
Запахнув шкуру поплотнее, он опять уселся и вдруг, без видимой связи с происходящим, вспомнил, как года три назад наткнулся в Императорской библиотеке на комок тряпок.
От них несло прахом и сухой пылью, и по всем правилам место этой пыльной охапке было где-нибудь на полу, в кухне, но она почему-то лежала на полке, среди книг и свитков. Для нее кто-то из его предшественников даже сколотил изрядных размеров ящик, в коем Шумон и обнаружил это диво. Он попытался разобраться, за что выпала комку тряпок такая честь, но ничего путного сразу в голову не пришло.
Он точно помнил, что не огорчился. Это была не первая загадка, встреченная им во дворце. В Императорской библиотеке хватало интересного, и мало кто знал, что именно и в каком углу там лежит. Ведь бывало, что после успешных войн, книги и свитки, захваченные у врагов Императора, привозили телегами и складывали в библиотеке до лучших времен. Но лучшие времена все не наступали - Император любил повоевать, удача улыбалась ему - и книг и трофеев в библиотеке все прибывало и прибывало, и никто до сих пор так и не удосуживаясь разобраться, что там к чему.
Вытащив ящик из хранилища, Шумон стал рассматривать находку уже внимательнее. Только тогда он увидел, что это не простая веревка. Всю ее усеивали узлы, и она оттого походила на плети лошадиной травы, усеянную готовыми выбросить листья почками. При всей похожести, узлы оказались все-таки разными - большими и маленькими, двойными и тройными. Из некоторых торчали какие-то хвостики, в свою очередь усеянные узелками помельче, а в некоторых
Он быстро сообразил, что это не моток веревок, а книга и вовсе не зря ее положили именно сюда. Про письменность шень-шеней он уже слышал, хотя видеть их книги еще не приходилось, и вот теперь он держал одну из них в руках. Меж пальцев, стукаясь друг о друга мелкими камешками, проскакивали слова и мысли сгинувшего двести лет назад народа, но кто сказал бы ему, что означает кусок черного гранита, обвязанный тремя кошачьими узлами?
Загадка... Последние из шень-шеней сгинули те же двести лет назад, знатоков умершего языка, насколько он знал, в Империи не нашлось, и никто не мог сказать, что скрывалось в этом пыльном мотке - то ли разгадка каких-то тайн, то ли просто поваренная книга.
Он помнил острое чувство разочарования. Держать в руках тайну и не иметь возможности узнать ее!
Сейчас все сложилось не лучше. В его душе оживало тоже мерзкое чувство.
Хотя он попал туда, куда хотел, хотя он сидел посреди ТАКИХ тайн, пока он ничего не мог сделать, чтобы понять пришельцев. Он точно знал, что где-то тут есть люди, способные подняться в воздух и летать там, пришельцы наверняка знали, есть Дьявол-Пега или нет его, они могли становиться невидимыми и ... Они много чего могли.
Они могли даже то, о чем он и не догадывался, но понять это он сможет только тогда, когда его научат этому.
Но как понять это? Как?
Его мозг попал в клетку, более прочную, чем та, в которой сидело тело. Что железо, если стереотипы и старые знания не дают понять, что происходит вокруг? Почему летают их повозки, если у них нет крыльев? Почему они могут становиться невидимыми, оставаясь осязаемыми? Почему? Понять это, не отказавшись от привычных знаний, он не мог.
Поэтому он продолжал сидеть в клетке, хотя чудеса наполняли мир вокруг него.
"Ну и что?
– подумал он.
– Ну и что? Они знают что-то такое, что не знаю я. Конечно так. Но они не могут не поделиться знанием... "
Он вспомнил Эвина.
"Если они друзья, то они поделятся знанием, а если враги... Что ж, о врагах действительно следует узнать побольше".
Отбросив шкуру с головы, он наклонился над замком.
Он осмотрел его сразу, как только пришельцы вокруг угомонились. Он прекрасно понимал, насколько плохо будет его положение, если он не сможет открыть клетку. В этом случае ему придется остаться тут до утра. Или того хуже - на всю жизнь.
Пальцы добрались до замка и пробежались по железу. Конечно, это оказалось не совсем то, что он встречал в Императорском зверинце, но определенно мысль тех, кто изготавливал те и другие, шла одним путем. Запоры не отличались друг от друга - те же толстые задвижки, только в этой клетке рядом со стальной скобой не нашлось и намека на скважину для ключа, а соседствовали три окошка, в которых виднелись мелкие значки. Он смотрел на них, стараясь понять, что же они означают. Один из них что-то напомнил Шумону, он напрягся, вспоминая, где мог видеть точно такой же. Только что пригашенное решимостью действовать, в душе вновь стало подниматься чувство презрения к самому себе. Он готов был от стыда укусить себя за руку, но вдруг вспомнил.