Повесть о монахе и безбожнике
Шрифт:
– Может быть. Но в этом болоте не живет никто, из тех, кто мне дорог. И уж тем более тем, кто мне дорог никто не угрожает. Этим кровь почему-то не нужна. Они никого не убили до сих пор и, похоже, не собираются менять своих привычек.
– Не ошибаясь в частностях, ты ошибаешься в главном. Родина не место и не люди, тут ты, скорее всего, прав. Людей можно увести, а камни... Зачем защищать камни?
– Вот видишь!
– Для меня Родина шире всего того, что ты сказал, - спокойно продолжил Верлен.
– Родина это образ жизни. Бог, в которого верю, люди, которых люблю. Ты также прав в том, что бедняк не будет защищать богача, но он будет защищать себя и то, что составляет смысл его жизни - спокойный труд, вечернее пиво, ожидание спокойной старости, отсутствие перемен...
– А вот дикарям ты отказывал в праве иметь Родину...
– Человек сам определяет, есть у него Родина или нет. Никто другой сделать этого не может.
– И как же он это делает?
Мовсий посмотрел на него пристально и под этим взглядом Иркон смутился.
– Все просто. Если готов ее защищать и умереть, если будет нужно - есть у тебя Родина, а если не готов - то нет ее у тебя.
Старший Брат Черет вздохнул. Он понял, что за свое болото Император все же будет драться.
– Поручи это мне, - сказал он.
– Почему?
– Во мне нет азарта Иркона и столько же здравомыслия, сколько и в Верлене. Я без дела в драку не полезу...
– Этого мало.
Монах несогласно покачал головой.
– Мало? Это не мало, если со мной вдобавок к твоей силе будет и сила Братства. Ты же знаешь, что она у нас есть!
Имперский город Эмиргергер.
Ворота Слезливого монаха.
Шеренга колышущихся в воздухе копий уходила за поворот, но поток людей не кончался - им на смену из-за угла дома выплывали другие. Перед глазами Сергея и прогрессора Шуры прошло уже не меньше десяти тысяч человек - лучники, пращники, копейщики, прошли те, кого всеобъемлющая жажда убивать ближних своих вооружила мечами, топорами, и чем-то удивительным, чему земляне не знали ни названия, ни применения.
И егерь и прогрессор чувствовали себя от этой демонстрации как-то противно. Они не боялись силы. Все, что мог противопоставить им Император, все, что они сегодня видели если пройдет через лес, то упрется в Стену.
А если и найдутся здешние умельцы, что попробуют Стену преодолеть (а найдутся, конечно, найдутся!), то на всю их хитрую механику достаточно будет одного излучателя. Другое удручало - в каждом из них текло не меньше пяти литров крови и, судя по лицам и песням, все они горели желанием пролить ее за обожаемого Императора.
– Акт агрессии, - сказал Никулин, глядя на удаляющиеся иззубренные наконечники копий. Вместе с топотом ног до них долетала варварская музыка.
– Варвары, - сказал Сергей.
– Туземцы, - поправил его Никулин.
– Не отступай от терминологии.
– Теперь скорее варвары. Это эмоциональнее...
Они одновременно посмотрели вниз.
– Пожалуй, - согласился прогрессор.
– Что будешь делать?
Сергей вспомнил банду Хамады и свои планы по перевоспитанию разбойников.
– Доложу и полечу следом. Главные дела теперь в Гэйле начнутся. В Эмиргергере почти никого не осталось.
– Да, - с сожалением подтвердил Никулин, - тут уже следить не за кем... Такое впечатление, что в городе остался только Мовсий, да еще два-три человека...
Имперский город Гэйль.
Окрестности города.
Сергей уже давно собрался разобраться с бандой Слепого Хамады. Следовало бы укротить зарвавшихся разбойников - мерзавцы обнаглели настолько, что пытались постреливать по аэроциклам. Не по злому умыслу, а со страху, конечно, но кому от этого легче?
Он посчитал, что прибытие в Гэйль Имперских войск должно утихомирить шайку Хамады, но ошибся. Первые три дня те и правда вели себя тихо, похоже, посчитав, что войска явились по их души, но когда разобрались - осмелели, и жизнь в банде вновь забила ключом.
Войска Императора пришли в город с самыми настоящими деньгами в карманах и по этому случаю, торговцы со всей округи ринулись в город, в надежде, если не разбогатеть на воинах, так хоть подправить собственное финансовой положение. Ничто человеческое разбойникам оказалось ни чуждо, и они не захотели оставаться в стороне от этого увлекательного процесса.
Предвкушая большие барыши, Хамада отправил в Гэйль сразу троих разбойников, нагрузив каждого мешком фальшивых денег, еще горячих, как свежевыпеченные пирожки. Присутствовавший при сборах Сергей, интереса ради, увязался за ними, решив как-нибудь исхитрится, и стащить у разбойников все три мешка ради оздоровления Имперской экономики - у него выпал день отдыха и это могло стать достойным развлечением.
Свой план он осуществил в двух или трех километрах от Гэйля.
Мог бы и раньше, но облегчать труд тащивших на себе немалую тяжесть разбойников и грабить их на пороге родной пещеры он не считал нужным. Если уж люди не трудятся в поте лица, то грех было не воспользоваться обстоятельствами и не заставить их поработать грузчиками, если уж не сложилось у них в жизни поработать землекопами или хлеборобами. Раз так, то пусть уж хотя бы тяжести потаскают.
Когда до города осталось рукой подать и над макушками леса показалась верхушка Карцерной башни, он недолго думая, парализовал джентльменов удачи и забрал мешки на аэроцикл.
Сперва он хотел разбросать фальшивое золото по лесу, но потом подумал, что разбойники, устрашенные атаманом, вполне ведь могли начать собирать деньги по всему лесу. Еще не решив, что делать с деньгами, он поднялся в воздух и по широкой дуге полетел к Большой Дороге.
Пока он выбирал место, лес под ним кончился, и впереди показались первые домики Императорского города Гэйля.
Все тут оставалось как всегда, только пустырь, что отделял Дурбанский лес от Гэйля, заросший травой и низкими кустами теперь пустым не назвал бы и последний пессимист. Еще три дня назад пустовавшая земля теперь кипела жизнью.
Сергей поднялся повыше, чтоб оглядеть окрестности.
Пустошь превратилась в военный лагерь, и это превращение заслуживало того, чтоб отнестись к нему со всяческим вниманием.
Лагерь под ним наверняка не считался образцовым. Военный человек точно нашел бы там какие-нибудь изъяны, но на взгляд Сергея он, все-таки выглядел идеальным - квадраты палаток, прямоугольники плацев, рвы по периметру, а между лагерем и лесом вообще стояла бревенчатая стена, не столько защищающая туземцев, а скорее показывающая, откуда они ждут подвоха. Некоторую легкомысленность лагерю придавали пляшущие монахи, но Кузнецов уже сталкивался с этим и особого внимания на них не обратил.