Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Шрифт:
— Что с ней? — спрашивает приглушенный голос. — Помогите мне уложить ее в постель.
Какой знакомый голос! Но кого они хотят укладывать в постель? Зачем?
Она с трудом поднимает веки и видит мужа. У него большие испуганные глаза, взгляд напряженный и острый. Копна черных волос разметалась, вихры закрыли уши и лоб.
— Я устала, Андрюша, — все еще слабо звучит ее голос, — дай мне передохнуть.
Он встревожен, на нем лица нет. Ей становится его жаль, и она притворно его распекает.
— Ты замучил меня сегодня. Я так изголодалась, что чуть в обморок не упала за столом. Разве
Она смущенно улыбается вошедшему Студенцову, слабо вскидывает плечами, как бы извиняясь за то, что некстати занемогла. Яков Гаврилович здоровается с Сорокиным, жестом приглашает ее успокоиться и расспрашивает, что с ней случилось. Он не верит, что это от голода, и, недовольный ее объяснениями, обращается к мужу:
— Скажите вы мне, Андрей Ильич, что с ней.
Тот пожимает плечами и вместо ответа торопит жену:
— Ты хотела пойти, а не трогаешься с места.
Она заметила, что это задело Студенцова, он поморщился и отвернулся.
— Вам надо поспешить, — сочувственно говорит ей Яков Гаврилович, — рентгенолог скоро уходит. Не пойти ли мне с вами или Андрей Ильич мне потом расскажет?
Он серьезно взволнован нездоровьем помощницы и готов в эту минуту что угодно снести. Чрезмерная сдержанность и странное молчание Сорокина не обидели его. Болезнь жены могла расстроить Андрея Ильича, где уж в таком состоянии быть учтивым.
С Сорокиным Студенцов встречался и раньше. Он знал его по выступлениям в обществе хирургов, читал его статьи в научных журналах и с интересом относился к нему, хотя и не одобрял его чрезмерную решительность и непримиримость. О нем говорили как о прекрасном хирурге, последовательнейшем стороннике школы Крыжановского. Не было секретом, что он не благоволит к институту онкологии и прежде всего к его руководителю. Студенцов искал случая встретиться с ним и был доволен его приходом.
Елена Петровна продолжала оставаться в кресле. Она могла бы уже подняться и пойти, но в прояснившемся сознании мелькнула мысль, что Андрей Ильич и Яков Гаврилович могут поссориться. Надо сдружить их, прежде чем безрассудный поступок одного или другого сделает эту дружбу невозможной. Она напомнит мужу данное им обещание и потребует исполнить его. Студенцов поймет, что она домогается согласия и мира между ними, и, разумеется, пойдет ей навстречу.
Маленькая ручка притянула Андрея Ильича, и он услышал настойчивый шепот:
— Ты обещал изменить свое отношение… Дал слово и не сдержал.
Он успокаивающе кивнул ей головой и, обернувшись к Студенцову, сказал:
— Извините меня, я сильно расстроен… Она очень больна, я боюсь в этом сознаться даже себе. С вашего позволения, я обследую ее рентгеном.
— Хорошо, — ответил он, — я жду вас у себя.
Андрей Ильич взял жену под руку, и она безмолвно последовала за ним. Они спустились этажом ниже, вошли в темное помещение, и спустя несколько минут он мог уже увидеть на освещенной рамке, как проглоченный женой барий бежит черной струей по пищеводу. В нижней части его струя резко сузилась и обошла тенью нависшее препятствие. Это была опухоль. Сорокин долго не отрывался от освещенного экрана, мысленно
Когда супруги вышли из кабинета, она спросила его:
— Тумор?
Андрей Ильич кивнул головой:
— Да, опухоль.
— Ты думаешь, раковая?
Елена Петровна крепко ухватила его за руку, как бы опасаясь, что муж уйдет и не даст ей ответа. Он готов был к нему и даже мысленно успел его произнести, но, услышав этот вопрос, почувствовал, что сердце его сильно забилось и в ушах встал звон.
— Раковая? — спокойно переспросил он. — Не думаю. Не похоже.
— Ты мне сделаешь биопсию, и мы сейчас же узнаем. Ведь так?
Именно в это мгновение Сорокин счел нужным открыть дверь кабинета и пропустить ее.
Студентов молча встретил их, предложил жестом сесть, устремил вопросительный взгляд на него, затем на нее.
— Что случилось?
— Тумор, — сказал Андрей Ильич, — на задней стенке нижнего отдела.
Словно этим было сказано нечто такое, после чего не остается больше о чем говорить, и тот и другой замолчали. Никому не хотелось ни слушать, ни отвечать, ни глядеть на белый свет, который мирится с подобной несправедливостью. Оттого ли, что каждый в душе сознавал, как жалко прозвучит сейчас всякое утешение, или трудно было придумать такое слово, которое не казалось бы сейчас бесчувственным и пошлым, — никто первый не хотел заговорить. Несколько раз звонил телефон, секретарша дважды просовывала голову в дверь и, смущенная странным молчанием, тихо прикрывала ее.
Особенно тягостно было Андрею Ильичу. Он сидел подле жены, не видел ее, но он чувствовал на себе ее взгляд. Он следовал за каждым его движением, проникал, казалось, в его мысли и чувства, спрашивал и домогался ответа. Что ей сказать? Ведь он ничего не знает сейчас. Как эти врачи забывают все на свете, едва сами становятся больными. Он встал, сделал несколько шагов по кабинету и решительно взглянул на нее. Так и есть: ее взгляд все еще следовал за ним.
— Посмотрите вы пищевод, — прервал молчание Андрей Ильич, — я подожду здесь.
Студентов молча встал, подошел к крану, вымыл и долго вытирал руки. Он увел больную из кабинета в другое помещение, специальной аппаратурой взял кусочек ткани из пищевода больной и спустя некоторое время вернулся.
— Ну что? — спросил Андрей Ильич.
— Тумор, — произнес хирург, следуя своей привычке говорить о болезни в присутствии больного по–латыни. Вспомнив, должно быть, что его окружают врачи, он добавил: — Новообразование.
Размеренным движением он вынул из баночки кусочек ткани, вырезанный из пищевода, и осторожно положил его на ватку.
— Ну вот, — непринужденно произнес Студентов, — пошлем это гистологу и закажем ему ответ через двадцать минут.
Перекладывая кусочек ткани в посуду, он уронил его и шутливо себя побранил: «Растяпа! Мало вас линейкой по рукам били».
Фраза прозвучала фальшиво. Это почувствовали все, и Яков Гаврилович в первую очередь. Он попробовал сгладить дурное впечатление подчеркнутой серьезностью, с какой предложил секретарю вернуться с анализом возможно скорей, это ему не удалось, и он замолчал.