Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Мне, конечно же, польстило такое первенство. Разбирая вещи, я ещё несколько раз подходила к стене, – здесь время было другим, менялось, текло в совершенно ином русле и направлении. Мне думалось, что пока я читала повесть, прошло минуты три, а оказалось, что я стою перед стеной уже битый час и не могу оторваться от нехитрого сюжета.
В повести говорилось о моряке, который однажды услышал песню Северного Ветра.
С тех пор моряку стал немил свой дом, хотя там ждала его жена – первая красавица в посёлке. Он возвращался домой, и всё было хорошо до той поры, пока
Каждый вечер она перекладывала с места на место вещи мужа, чистила мундштук его трубки, а когда было холодно, растапливала камин – он любил вечерами посидеть у огня, выкурить трубку, – садилась рядом с каким-нибудь рукодельем и рассказывала ему, как прошёл день, будто бы муж действительно сидел рядом.
– А что же будет дальше, – разобравшись с вещами, я спустилась вниз. – Ведь повесть когда-нибудь кончится. Кто-нибудь допишет. И…?
– Не знаю, – Марта отложила в сторону красивую резную трубку – она чистила её белой пушистой тканью, и предложила мне выпить холодного чая с лимоном и мятой. – Красивая рубашка. Ваша. Я всегда выбираю только своивещи. И вы, видимо, тоже?
– Я купила её в вашем городе – на площади. Не могла не купить. Она из тех вещей, о которых вы говорите. Называется трамонтана. Как улица, на которой вы живёте. Не верите? Я могу вам бирочку показать. Кстати, вы не знаете, что такое трамонтана? А трубка эта… та самая?
– Знаю. – Голос Марты звучал приглушённо, словно издалека. – Так называют холодный ветер, прилетающий из-за гор. И ещё я знаю, что он никогда не дует в наших краях. А улица наша называется… ах, ну да… Собираетесь к морю? Хорошего дня.
Вот оно что, ветер… И в повести этой говорится о ветрах. И о моряке. И о его жене.
И трубка на столике, – резная, тёмная. Очень красивая.
Выходит, муж Марты и есть тот самый моряк. И тогда всё становится понятным. Хотя…
Сказано же: не дуют в этих краях трамонтаны.
Я и не заметила, как пришла к морю. Было тихо – полный штиль. Но как только я подняла руку, край рукава вдруг раскрылся – так, словно подул ветер.
Холодный ветер. Откуда-то из-за гор, несмотря на тёплый сентябрьский вечер.
– Не иначе как трамонтана пожаловал, – рассмеялась я и, сбросив рубашку, прыгнула в воду с полуразрушенного пирса.
Наплававшись вдоволь, я вспомнила о бутылке с письмом – надо было играть по всем правилам, то есть – отправить бутылку в дальнее плаванье. Что я и сделала, помахав рукой вслед сургучному горлышку «бутылочной почты».
Вставала я поздно и целые дни проводила на море: купалась, загорала, собирала камешки, среди которых нередко попадались боглазы – куриные божки, и очень редко – сердолики. А вечерами, после «бархатного» мятного чая, мы с Мартой секретничали – она рассказывала о себе, а я слушала.
Муж её действительно был моряком, да не простым – капитаном. Правда, недолго – всего три года. А впервые ушёл в море совсем ещё мальчишкой – юнгой. Этот дом он построил сам – своими руками, когда встретил Марту – первую красавицу в посёлке, круглую сироту. Они поженились.
Как-то, после долгого рейса, он рассказал Марте о холодных ветрах, которые прилетают из-за гор. Марте тогда почудилось, что в комнате стало холоднее. А вскоре судно попало в шторм и затонуло. Весь экипаж спасся… кроме капитана.
Тело его так и не нашли. Матросы говорили, что и шторма-то никакого не было – просто налетел откуда-то холодный ветер – и всё.
На фотографиях в старинном тяжёлом альбоме рыжеволосую девушку обнимал настоящий морской волк: загорелый, высокий, с татуировкой на правом плече.
– Вы всё так же красивы, Марта. А что это за наколка?
– Роза Ветров. Говорят, это приносит удачу и хранит вдали от родных берегов. Но, как ты уже знаешь… Вот, на этой фотографии лучше видно.
Марта перевернула несколько страниц альбома, и я увидела того же «морского волка», только на этот раз в кресле-качалке, с трубкой в руке – в той самой комнате, где сейчас жила я. Моё первое ощущение оказалось верным?!
– На двери та же самая Роза?
– Да. Он сам её вырезал. Как раз перед тем, как в последний раз уйти в море. Идём, я открою тебе один небольшой секрет.
Мы поднялись наверх, и Марта, прикоснувшись рукой к центру Розы, что-то сдвинула. В тот же миг по комнате пронёсся ветер, а через секунду всё стихло.
– Вот это да… магия ветра! Ведь так любой ветер можно вызвать!
– Нет. Не любой,– Марта подошла к двери. – Только пообещай, что ты не будешь трогать Розу Ветров, сама же говоришь, что магия.
– Обещаю.
Ночью, развернув кресло-качалку к стене, я снова и снова перечитывала повесть, хотя давно уже знала её наизусть.
За три дня до отъезда стало совсем тоскливо.
Я понимала, что мне будет не хватать этой комнаты, этой исписанной стены, Марты с её рассказами, фотоальбомами, с её восхитительным мятным чаем, с её тайнами, которых – я уверена – было великое множество, и тайна Розы Ветров, доверенная мне, была лишь одной из них.
– Почему я не писатель… Дописала бы повесть, вы бы повернули Розу так, чтобы прилетел ветер, и моряк вернулся бы к своей любимой, и больше никогда бы не покидал её.
– Мы же договорились: на ты. Вот и прекрасно, – время ещё есть.
– Но я же не умею писать, Марта. Письма маме и Кате не в счёт.
– Среди тех, кто жил в этой комнате, не было ни одного писателя. И, тем не менее… Повесть потихоньку подходит к концу, ведь так?
– Мне тоже так показалось.
– А кто такой писатель, в твоём понимании?
– Ну не знаю, – пожала плечами я, – Лев Толстой. Или Достоевский… Хемингуэй.
– То есть, главный признак писателя – борода! – Марта рассмеялась. Смех у неё был замечательный – лёгкий, молодой, звенящий.