Повесть о школяре Иве
Шрифт:
— Скажи, кто пойдет в рай? — басил жонглер.
— Святой отец папа и все клирики, — пищала обезьяна.
— А еще кто?
— Убогие бедняки и калеки, сервы, умершие от голода и нищеты.
— А в ад?
— Туда пойдут магистры и философы, рыцари, погибшие на турнирах и на войне, простые воины и свободные вилланы.
— А куда же пойдут нежные благородные дамы? Куда денутся золото, серебро, пестрые ткани и дорогие меха?
— В ад! — пискнула обезьяна.
— В ад! — крикнули из толпы.
— А музыканты и жонглеры?
— В ад!
— А короли всего мира?
— В ад!
— В ад! В ад! — дружно подхватила толпа.
— В таком случае, я хочу быть в аду! — сказал жонглер своим обыкновенным голосом, раскланялся и снова пошел по кругу, протягивая шляпу, в которую на этот раз посыпались
В эту минуту рядом с Ивом очутился высокий, худой монах в потрепанной коричневой одежде, с тонзурой [47] на макушке, с четками на кисти руки. Пронзительно и зло он крикнул толпе, подняв руку с пальцами, сложенными в крестное знамение:
47
Тонзура — выбритое кружком место на макушке у католических духовных лиц.
— Несчастные! Вы жадно глазеете на кощунственное зрелище, слушаете богомерзкие, еретические слова, и развращенный ухищрениями демонов разум ваш не постигает истины! Откройте глаза ваши и уши ваши! Разве не знаете, что человек, умеющий говорить, не раскрывая рта своего, одержим дьяволом, находящимся у него в животе и говорящим оттуда? А это безобразное животное не что иное, как один из демонов, принявший свой любимый вид — обезьяний. Вы же видели, как эта обезьяна хромает, а хромота — отличительная черта дьявола! И всего этого мало вам, о несчастные, лицезрением дьявола обрекающие себя на вечные муки в пламени ада!
Никто не обращал внимания на истошные вопли монаха, и толпа стала медленно растекаться в одну и другую сторону моста. Ив видел, как жонглер снял со спины холщовый мешок, сунул в него обезьянку, снова надел мешок на спину и пошел по направлению к городу. За ним ушел и монах. Из толпы школяров, мимо которой он проходил, раздался свист, и вдогонку монаху полетело печеное яблоко, угодившее ему в спину. Монах подобрал полы своей рясы И пустился бежать под громкое улюлюканье школяров и присоединившихся к ним мальчишек.
Рядом с Ивом очутился высокий монах.
Ив обернулся, почувствовав, как чья-то рука легла ему на плечо. Рядом с ним стоял магистр Петр и, указывая на кричавших школяров, сказал:
— Vox populi — vox Dei [48] . Я видел, как ты слушал остроумный сирвент жонглера и исступленную проповедь монаха. Народ предпочел сирвент, и он совершенно прав. Народ начинает прозревать, перестает верить глупым россказням монахов и клириков. Настает наш черед: свет науки должен победить мрак невежества.
48
Голос народа — голос бога (лат.).
Магистр Петр, не снимая руки с плеча Ива, многое еще говорил о будущем торжестве науки над мракобесием клириков. Так шли они медленно по мосту, потом свернули в один из широких проходов между домами и, подойдя к перилам моста, очутились недалеко от левого берега Сены.
Вдоль перил стояло много народу, и всё школяры, магистры и клирики. Одни нагнулись через перила и смотрели на лодки, двигавшиеся по реке, перекликались с катающимися, другие жарко спорили, размахивая руками.
— Вот излюбленное место для наших споров с клириками, — сказал магистр Петр. — Видишь, вон тот, с длинным носом и красным лицом, — это ученый каноник, он понимает толк в вине и в священном писании, цитирует тебе целые страницы из любого евангелиста и говорит с искусством древнего ритора [49] . Редко кому из лучших диалектиков–магистров [50] удается его переспорить…
49
Ритор — оратор и учитель красноречия
50
Диалектик — в средние века так называли умеющего спорить и доказать свою мысль.
Ветер с берега доносил запах лугов, скошенной травы и плеск пенящейся воды в колесах мельниц. С мостков женщины полоскали в реке белье. Гусиное семейство чинно кружило у берега. С лодок люди прыгали в воду купаться, перекликались, брызгали друг в друга водой. Коровы стояли по брюхо в реке. Старые вётлы клонились к самой воде, и над рекой и берегом проносились стрижи.
— Вон в той долине — река Бьевр, — говорил магистр Петр. — А вот там, самый высокий из холмов, — это гора святой Женевьевы, покровительницы Парижа [51] , А там — столетняя башня церкви аббатства Святого Германа в Лугах. К аркам нашего моста причаливают только маленькие лодки, издалёка приплывают: из Мёлона, Корбейля, Морэ. Чего только не привозят они — фрукты, зерно, вино, мед, сало, рыбу, раков. До моста доплывут, выгрузят товары и обратно уплывают. Королевские сборщики берут деньги за стоянку и за товар, а проедешь под мостом, еще возьмут. Тут лодок мало, этот рукав Сены узкий. Когда ты пойдешь на Большой мост, вот там увидишь, сколько лодок и больших судов. Все отовсюду стремятся в Париж — и по рекам и по дорогам. О Parisius, — воскликнул магистр Петр, — quam idonea ad capiendas et discipiedas animas! [52]
51
Св. Женевьева, по преданию предсказала, что Париж при нашествии гуннов будет пощажен; ее предсказание исполнилось.
52
О Париж, как легко ты пленяешь и обманываешь души! (лат.)
Эти слова смутили Ива, но он не посмел попросить магистра объяснить их скрытый смысл.
Расспросив Ива об аптекаре и узнав, что Ив должен зайти в таверну за своим мешком, магистр Петр сказал:
— Пойдем. Я иду домой. Скоро вечер, а тебе следует успеть подкрепиться едой.
Солнце склонялось к холмам и, спрятавшись за синеватое курчавое облако, позолотило края его и осенило торжественным ореолом лучей. Река стала тоже золотой. На виноградники и луга легла синеватая дымка, сильно запахло скошенной травой. Иву так не хотелось уходить отсюда в тесную сутолоку моста, в тесную духоту домов!
Колокола городских церквей зазвонили к вечерне.
— Пойдем, — повторил магистр Петр.
В таверне еле можно было пробраться между скамьями, столько было в ней народу. Шума и крика было больше, чем утром, да и народ был иной — школяры, магистры, клирики. Столы были уставлены кувшинами, кружками, мисками. Открытые настежь два окна и дверь плохо вытягивали чад, запах чеснока и потных людей Было очень душно и темновато.
Магистр Петр ушел к себе, поручив Сюзанне поскорей накормить Ива. Та усадила его в конце стола, у стойки, и тотчас поставила перед ним миску с куском жареного мяса и принесла хлеба.
За стойкой появился хозяин и, увидав Ива. сказал служанке:
— Получишь с него за это и за утреннее. Не забудь — голубь и кружка гренадского.
Он особенно подчеркнул слово «гренадского» и, протиснувшись между скамьями, подошел к самой шумной кучке людей, сидевших у окна.
Там шла игра в кости. Игроки брали по три кости и бросали их из стаканчика на деревянную доску Сумма очков указывала выигрыш. Каждый раз выбрасывание костей вызывало крики и брань. Те, кому надо было платить, упрекали выигравшего в мошенничестве. Ив сразу обратил внимание на одного из школяров, высокого, с красивым, очень бледным лицом и темными вьющимися волосами, падавшими на плечи. Бросался в глаза его обшитый мехом камзол дорогого фландрского сукна и полубашмаки из красного кордуана [53] .
53
Кордуан — дорогая кожа.