Повесть о трех искушениях

Леонид Панасенко

Повесть о трех искушениях

ПЕПЕЛ И ЗВЕЗДЫ

Он спешил. У него было видимо-невидимо дел в этом уголке Вселенной, дел трудных и ответственных, и потому он попросил Корабль лишний раз не беспокоить его. Тем более что среди встречных миров только на одной из планет - Земле - существовала разумная жизнь, да и то робкая, слишком молодая. Прогнозам своих коллег умудренный опытом Патрульный "Великого Кольца" мог верить или не верить, но одно он знал точно: людям предстоит еще долго взрослеть, чтобы Кольцо могло начать с ними диалог.

И все же Корабль позвал его в окрестностях именно этой голубенькой планеты.

– Что еще?
– спросил Патрульный.
– Что еще осталось под звездами непонятного или непосильного для тебя, мой друг?

– Я получил интересное сообщение нашего автоматического наблюдателя, ответил Корабль.
– Он докладывает: один из аборигенов поднялся в мыслях своих до понимания сокровенных тайн мироздания. За это главенствующая в стране группа религиозных фанатиков собирается уничтожить философа, убить его. Наверное, стоит вмешаться...

"Вмешательство...
– подумал с тревогой Патрульный.
– Мы очень редко прибегаем к этому. Только в тех ситуациях, когда "поправку" требует объективная историческая необходимость. Тот ли это случаи, тот ли? А с другой стороны... Спасти искорку разума очень заманчиво. Ветры истории могут раздуть ее в большое пламя. И тогда оно согреет этих несчастных..."

– Будь добр, - обратился он к Кораблю.
– Раз уж ты затеял спасательную экспедицию, то постарайся совершить посадку поближе к месту действия. И так, чтобы нас никто не видел.

– Будет выполнено.

– И еще, мой друг. Подготовь мне алгоритм их языка и характеристику данной эпохи. Пожалуй, все.

Патрульный встал, подошел к экрану дальнего видения. Горошина планеты быстро приближалась, наливалась синевой.

– Старею я, становлюсь забывчивым, - сказал печально он.
– Изготовь мне еще и их одежду. На всякий случай.

...За бортом темная вода, ритмичные всплески весел. Рядом, под рукой, пляшет и пляшет в фонаре крошечный язычок пламени. Его тусклые отблески ложатся то на сутулую спину гребца, то падают в сумятицу мелких волн, и жизнь света тогда ненадолго продолжается - в холодной воде гаснут желтые искры.

Откуда-то из лабиринта переулков примчался порыв сырого, пронизывающего буквально до костей, ветра, и Патрульный поплотнее закутался в свой плащ. Он не удивлялся тоскливой тишине, которая таилась по обеим берегам канала. Вот уже несколько дней в Венеции хозяйничала дождливая и капризная весна, и город по этой причине укладывался спать пораньше.

Лодка вдруг резко повернула к берегу, остановилась.

– Это здесь, синьор, - сказал гондольер и выжидательно посмотрел на своего пассажира. Тот бросил ему несколько монет и быстро, будто призрак, растаял в густых сумерках.

Чотто еще не спал, когда в дверь властно и нетерпеливо постучали. Он открыл и несколько мгновений озадаченно стоял перед незнакомцем, который пришел к нему из сырой и тревожной ночи, разглядывал его. Строгое, с выразительными чертами лицо гостя понравилось книготорговцу, но от этого неожиданная боязнь в душе не растаяла. Напротив - колючий комок какого-то необъяснимого мистического страха шевельнулся вдруг под сердцем, и Чотто отступил в дом, невольно приглашая незнакомца следовать за собой.

Поздний гость прошел в комнату и, старательно выговаривая слова, сдержанно поздоровался. Потом, быстро заглянув в глаза Джамбаттисто, скорее приказал, чем попросил:

– Мне нужны все книги Еретика!

У Чотто вдруг перехватило дыхание. Он пошатнулся от неожиданности, но взгляд незнакомца требовал ответа, даже не ответа, а немедленного действия, и Джамбаттисто лихорадочно пытался отыскать начало спасительной мысли.

"Я все, все рассказал святой инквизиции. Да, впервые мы встретились с ноланцем во Франкфурте на осенней ярмарке... Он ничего не говорил, что бросало бы тень на него как на доброго католика... Те несколько насмешливых фраз? Нет, их мог подслушать только дьявол. Святая служба знает свое, я - свое. Книги я уничтожил, как повелевалось. Кстати, что за чудные книги! Прочитав их, я ходил будто хмельной. Оказывается, нет предела пространству, не счесть миры в небесах, а там, среди звезд, тоже люди живут... Неужели это новая проверка? Тайник? Неужели инквизиторы все же что-то пронюхали?"

– Их страницы уже прочло пламя. Так было ведено поступить с писаниями Еретика из Нолы, - наконец довольно твердо ответил Чотто, но незнакомец на эти речи только улыбнулся.

– Я вижу, что творится в твоей душе. Я мог бы тебе все объяснить, но меня торопит время. Поищи, и ты найдешь то, что меня интересует. Поторопись...

Это были обычные слова, которые мог бы сказать любой агент святой службы, но Чотто вдруг обожгла безумная догадка: "Он чем-то похож на Христа... Нет, о чем это я. Он скорее похож на дьявола! Этот взгляд... Я его не вынесу!.."

Он долго и громко стучал, забыв с перепугу, как открывается тайник. Наконец торопливо, будто ему жгло руки, положил на стол несколько томиков в темных обложках.

– Это все, что у меня есть... синьор.

Хозяин книжной лавки вдруг успокоился. Так же быстро, как испугался десять минут назад. Он почему-то подумал, что, кто бы он ни был, этот поздний гость, бояться его не нужно. Джамбаттисто не знал, откуда эта уверенность, но уже мог поспорить с кем угодно, что незнакомец никакого отношения к аресту Еретика не имеет. Тем более - к нему, обыкновенному свидетелю, который так и не смог на допросе порадовать суровых инквизиторов. Что поделаешь, память... Не может же он помнить все слова философа...

Патрульный Кольца кивнул, прощаясь, и пошел к двери. Затем, наверное, вспомнив один из обычаев этого мира, вернулся и положил что-то на стол. Чотто не видел и не слышал, как и когда ушел странный гость. Ошеломленный и ослепленный невиданным сиянием, он тупо смотрел на шесть крупных бриллиантов, которые раскатились среди жалких остатков его ужина.

– Каждый из них стоит, стоит...
– лихорадочно бормотал книготорговец, ощупывая драгоценные камушки.
– Здесь больше денег, чем в казне святой службы...