Повести и рассказы
Шрифт:
Так, незаметно, он миновал длинный каменный забор. Там, за забором, сразу же начиналось немыслимое нагромождение металла. Лишь теперь, увидев ржавые вздыбленные металлические конструкции, Керим, наконец, понял, где он находится.
Это была окраина города. Редкие еще, разбросанные новые дома. В ту ночь, пять или шесть лет назад, блуждая по пустырю в поисках квартиры Тогрула, они тоже натолкнулись на свалку металла, именно на эту свалку. Вот отсюда, от этого кладбища металлолома, Керим в прошлый раз безошибочным деревенским чутьем отыскал дорогу к дому Тогрула. А до того они больше часа плутали среди одинаковых новостроек, и водитель такси, совсем уже отчаявшись, собрался разворачиваться
В ее немыслимых развалах можно было отыскать, кажется, любую металлическую вещь — от спинки кровати до винта пропеллера. Металл мок под водой, ржавчина прогрызала в нем глубокие борозды, и запах разрушающегося металла витал над всем пустырем.
Вдали виднелись дома. Лунный свет милосердно затушевывал на панельных стенах пятна отвалившейся штукатурки и подтеки, отчего этажерки зданий казались наряднее и светлее. Керим подумал, что человеку, глядящему на улицу оттуда, из темных окон спящих домов, могло показаться, что в лицо ему бросили серебристую горсть металлической пыли.
Да, теперь, наконец, Керим понял, где он находится. Но зато объяснить, каким образом добрался он пешком на эту отдаленную окраину — этого бы он не смог ни за что. Ни одна дорога не вела от микрорайона, в котором жил Керим, к этому незастроенному пустырю. И все-таки Керим был сейчас здесь, и единственным объяснением тому казалось самое неправдоподобное — он пришел, ведомый лунным светом. А лунный свет отовсюду притягивался сюда, словно именно здесь, на кладбище мертвого металла, и было его убежище в этом ночном городе. И хоть Керим абсолютно точно знал, что прямой дороги сюда не существует, он все-таки не мог припомнить, чтобы хоть раз свернул за время долгого своего пути. И больше того — весь ужас заключался в том, что теперь он, Керим, не смог бы найти дороги к собственному дому.
Но Керим и не хотел искать эту дорогу. Это было странным повторением происшедшего с ним пять или шесть лет назад. Ведь и тогда, выйдя из такси у металлической горы и доверившись своему деревенскому чутью, он у этой свалки металла почувствовал и другое — он не захочет возвращаться из этой квартиры Тогрула, не захочет — и он знал это, еще не переступив ее порога. Предчувствие кольнуло и пропало, и осталось только желание поскорее покончить с затянувшимся поиском. Ведь, кроме Наги, в машине ждали те две девушки…
Знакомство было внезапным и неожиданно простым. Девушки стояли в центре города на остановке такси. Наги с Керимом только вышли из ресторана. Вечер выдался легкий, голова слегка кружилась от выпитого, хотя пьяными они не были. Им обоим чудовищно везло в тот вечер, Наги и Кериму.
Легко и непринужденно познакомившись с девушками, они пошли их провожать. Наги был остроумен, девушки веселы, так они и бродили по вечернему городу, пока им не встретился зеленый огонек такси. Они проголосовали, потом долго кружили в машине по городу, и Наги вдруг неожиданно направил машину в этот вот новый район. Девушки притихли, а Наги, напротив, стал еще веселее, не переставая, шутил, смеялся — так до самой квартиры Тогрула.
Тогрул был другом студенческих лет Наги и Керима, В старую городскую его квартиру Керим заходил часто. Но он не знал, что у Тогрула появилась и эта комната. Для чего она была нужна Тогрулу, Керим тоже понял только в ту ночь… Керим впервые в жизни был в такой квартире… И в лунном свете, льющемся в незанавешенные окна этой комнаты, Керим долго-долго целовал девушку. И ему казалось, что ни свету, ни поцелуям этим не будет конца, а едва в сердце проникал холодок скорого рассвета, Керим вновь склонялся над лицом девушки, словно был в состоянии сделать эту ночь бесконечной. Тихо билось сердце Керима. И сердце его, и поцелуи, и лунный свет, и девушка, и вся эта ночь были пронизаны одной мелодией. Музыка этой ночи… Господи, где, когда затерялась эта ночь в жизни Керима?.. Ночь, которая никогда больше не вернется. Ночь, ради одной которой жизнь стоила того, чтобы ее прожить…
«Наги, Наги, Наги…» — и в груди Керима становилось светло. Ком подкатывал к горлу — ведь Наги вправду был Кериму другом, настоящим другом. Вот и та ночь возвращалась Кериму красотой девушки, добротой Наги, покоем лунной комнаты. В ту ночь Наги оставил Керима с девушкой в комнате, а сам вместе с ее подругой ушел на кухню. Конечно, все вполне могло быть и наоборот, и ничего бы, наверное, не изменилось. Что знал бы в этом мире Керим без Наги? Какие ночи, кроме бесконечных ночей над книгами и тетрадями?
Да, Наги причинял ему немало тревог и волнений. И все-таки всякий раз, когда между ними пробегал холодок отчуждения, это было следствием жесткости Керима. В нем, в Наги, жесткости не было и в помине.
Вот уже пять-шесть лет минуло с тех пор, как Наги, что называется, сбился с дороги. Легко ли было Кериму упрекать его за это? Наги забросил готовую кандидатскую диссертацию и пробавлялся тем, что время от времени писал диссертации для других… Для тех, у кого было все, кроме докторской или кандидатской, кроме заветной степени. У них была сильная воля: они запирали Наги в комнате и заставляли работать — и он неотрывно работал. А потом, вырвавшись, так же беспробудно пил. Если им доводилось случайно встретиться, Наги, едва поздоровавшись, звал Керима выпить, и никогда не верил в искренность его отказов. В таких случаях Наги подолгу смотрел в лицо другу. И все-таки никогда, ни разу Наги не заставлял его пить.
Увещевания и уговоры Керима Наги выслушивал с безмерным удивлением, молча. И улыбался, тихо, с любовью улыбался. Кто знает, может быть, доводы и уговоры Керима и вправду были смешными…
Порой в самых далеких закоулках своей души Керим находил что-то похожее на зависть к Наги. Его тянуло к другу — и в то же время в нем росла сила отталкивания. Уйти, уйти! Иначе трясина, в которую ступил Наги, неминуемо затянула бы и Керима. Волей-неволей Керим должен был оказаться сильней тяготения к другу. Иного пути не было. Без этого Керим не смог бы ни закончить диссертацию, ни защитить ее — свою, настоящую диссертацию. В этой честной работе, считал Керим, не было ни грамма предательства по отношению к Наги. Напротив — здесь была верность их прежней дружбе — честной и неподкупной. Верность, которой так дорожили они оба. И чтобы эта верность не была нарушена, считал Керим, надо было жить правдой — в науке, в буднях, во всем. Другой верности не знал Керим.
Но и иного друга он не знал. С Наги был связан целый мир, и занять его место в этом мире никому другому было немыслимо…
«Наги, Наги, Наги!», — и он спешил к светлеющему в ночи дому Тогрула, спешил, словно знал, что там, у Тогрула, с тех пор все еще сидит и ждет его верный, улыбающийся Наги, прежний Наги.
И ждет девушка. Словно не существовало разделившее их время, и где-то по-прежнему в эту минуту есть комната, в незанавешенные окна которой льется лунный свет, и свет этот, серебристый и тягучий, можно пить. Лунный свет и залитая им девушка, а все остальное, все пролегшие между нынешней и той ночью годы — это всего лишь дорога, волшебная дорога, ведущая в ту лунную комнату.