Повести и рассказы
Шрифт:
— Что такое? — спрашивал раздраженно русского Буше. — В чем дело?
— Да это так, — неохотно отвечал официант.
Он не хотел признаваться в том, что его заподозрили в нечестности. Но Буше настойчиво добивался, чтo раздражило этого хорошо одетого клиента.
— Да это к вам не относится, — объяснил официант. — Это так, личные счеты.
— Какие это личные счеты в моем деле? — совсем уже взволновался Буше. — Извольте объяснить!
— Да это, — путался лакей, — это один офицер. Он хотел даром пообедать.
— Даром пообедать? — Буше покачал головой. — Я не такой глупый. Это неправда. Этот monsieur не хотел
— Хотите верьте, хотите нет. — И русский отошел от француза, вновь приступая к исполнению своих обязанностей. Он постарался сразу же забыть об этом пустяковом, но все же неприятном происшествии.
Буше присвистнул, задумавшись. Ему этот случай показался весьма странным. Он видел, что русский выдумывает, не хочет сказать правду. Тут что-то кроется неладное, может быть, опасное для дела. Никаких столкновений с посетителями не было до сих пор у русского. И с чего это именно с этим своим соотечественником так бранился официант? Ведь это же не первый русский клиент. И какие такие личные счеты могут быть у лакея с усатым monsieur? Все это очень странно.
Он привык, ложась спать, рассказывать жене обо всем, что случилось за день. На этот раз, раздеваясь, он делился с женой сомнениями, возникшими у него сегодня.
— Я даже знаешь что подумал? — сказал он. — Знаешь что?
— Не знаю, — отвечала жена. — Раздевайся скорей и ложись. Поздно уже.
Муж стоял у кровати — маленький, толстенький, черноволосый. Черный волос вился у него и на груди. Он присел на красное одеяло, снял носки и задумался.
— Не был ли этот офицер тем самым, которому он хотел отомстить? Помнишь, я тебе рассказывал? О пощечине?
— Вечно ты выдумаешь что-нибудь, — недовольно отвечала жена. — Ложись спать.
На следующий день Буше ни разу не подозвал русского и не заговаривал с ним.
«С этих русских все станется, — думал он. — Они все там у себя привыкли убивать друг друга. Этак он может и меня убить».
А то, что вчерашний усач не явился, как будто подтверждало предположение Буше. Может быть, официант уже убил своего обидчика? Или только вызвал его и убьет на днях? И Буше с упреком разглядывал узкую фигуру официанта, как будто этот человек обманул его и отплатил ему неблагодарностью за ласку и внимание. Русская гвардия, честь мундира, пощечина — все это превосходно, но за стенами заведения, вдалеке, в нереальности, а не в его ресторане. Ведь убийство клиента официантом, если оно откроется, скомпрометирует дело. Опасно держать при себе убийцу; Буше потеряет всех клиентов, дружба с полицией рухнет, его будут таскать на допросы, может быть заподозрят в соучастии, его честное имя будет замарано в репортерских заметках. Ужасные картины представлялись взволнованному французу: разорение, позор, крушение всей жизни! И все из-за этого русского. Нет! Это надо пресечь в корне.
Усач больше не показывался в ресторане Буше. Русский на вопросы хозяина отвечал, пожимая плечами:
— Не знаю, почему его нет.
В непрерывных сомнениях, советах с женой, страхах и волнениях прошли для Буше четыре дня. На пятый день Буше был уже вполне уверен в том, что его официант убил исчезнувшего усача. И Буше решился. Придя утром в ресторан, он выдал официанту полный расчет и на вопросы растерявшегося, недоумевающего официанта отвечал сухо:
— Вы не умеете обращаться с клиентами и привлекать
Ночью, рассказывая жене о том, что он рассчитал преступного официанта, Буше, вздыхая, говорил:
— Все-таки ты права. Я — сумасброд. Ужасный сумасброд. Ведь не только дело, а собственную жизнь — мою жизнь! — я подвергал все время опасности. Этак ведь он мог и меня убить. Но что делать! Душа у меня доверчивая, нежная, поэтическая. Вот я и попадаюсь постоянно на убийц и мошенников. А уж эти русские — это такой народ, такой народ…
С этих пор он часто рассказывал приятелям о том, как служил у него, официант, русский князь, знаменитый дуэлянт, и как этот князь признал однажды в одном из посетителей своего давнего врага и обидчика и убил его на дуэли в Булонском лесу. И он искренно верил в то, что рассказывал.
1928
Пощечина
Рудничная больница была всегда полна. На прием стекались не только рабочие, но и крестьяне ближних деревень. Часто бывало, что Иван Аркадьевич только поздним вечером возвращался домой с работы. Бывало и так, что его среди ночи подымали к больному или раненому шахтеру. Так случилось и в эту ночь. Желтое пятно фонаря расплылось за окном, и стекло зазвенело от осторожных, но сильных ударов. Распахнув окно, Иван Аркадьевич не столько увидел, сколько угадал в темноте обросшее бородой лицо больничного сторожа.
— Это ты, Кузьма?
— Троих принесли. Обвал.
— Ах, черти!.. — отвечал Иван Аркадьевич и стал одеваться.
Жена, очнувшись на миг, пробормотала: «В больницу?» — и вновь сомкнула глаза. Она привыкла к ночным вызовам. Иван Аркадьевич простучал высокими сапогами к выходу, и тьма южной ночи окружила его.
Тучи тяжелели в небе. Расстояние от дома до больницы казалось громадным.
Иван Аркадьевич не думал о том, что предстояло ему, — он вообще ни о чем не думал, он еще не совсем проснулся. Кузьма освещал ему путь. Когда доктор явился в больницу, два шахтера были уже мертвы. Третий еще дышал. Весь левый бок был смят у него, рука оторвана, нога в бедре сломана, кости черепа повреждены.
— Ах, дьяволы! — ругал неизвестно кого Иван Аркадьевич, готовя при свете вспыхнувшего электричества изуродованное, еще живое тело к операции.
Но он уже ничем не успел помочь — сердце рабочего перестало биться. Две вдовы давно плакали в коридоре больницы, теперь к ним присоединилась третья.
Исполнив все формальности, Иван Аркадьевич отправился домой. Осенний, затяжной дождь уже заливал землю. Иван Аркадьевич, нахлобучив капюшон непромокаемого плаща на брови, медленно шагал, стараясь не вытянуть ног из глубоко увязавших в грязи сапог.
— Ах, какое… — бормотал он. — Ах, какое все это!..
И показалось ему, что до сих пор он спал, а теперь очнулся и в первый раз увидел все таким, каким оно есть в действительности. И как это все ужасно! Грязное месиво под ногами, грязное месиво над головой, кровь, язвы. Что за несчастная жизнь! Что за несчастная страна! И никакое расследование не спасет погибших шахтеров.
— Уйти! — пробормотал Иван Аркадьевич. — К черту!
И даже остановился. Ведь он действительно может уйти — совсем уйти, начать жизнь заново. Ведь он еще не стар.