Повести и рассказы
Шрифт:
Геннадий тогда так обиделся на Илью, что решил никогда с ним больше не разговаривать. Но не прошло и двух дней, как он забыл об этом своем непреклонном решении…
Сейчас, посмотрев в остроскулое лицо кочегара с жестким соломенным чубиком, торчащим из-под лихо сдвинутой на затылок кепки, Геннадий небрежно обронил:
— Эх, и поработал я нынче! Такое было важное поручение…
Илья поднял вверх согнутый крючком палец. Это у него означало: «Загибаешь?»
— Честное слово! — сказал Геннадий. — Поручил мне Агафонов трубу покрасить.
— Купаться? Дело! — одобрил Илья. — Если б не вахта, тоже с вами катнул бы.
И вдруг провел под носом Геннадия выпачканной в машинном масле рукой. Геннадий замахнулся кулаком, но Илья уже скрылся в люке, громко хохоча.
Вытираясь платком, Геннадий снова побежал к корме. Он забрался в лодку первым и занял среднюю скамейку. Вслед за ним подошли и все остальные. В последнюю минуту, когда Кнопочкин уже распутывал цепь, на корму прибежал Давыдов.
— Подождите, и я с вами! — закричал штурман, размахивая мочалкой.
— Шевелись! — поторопил Кнопочкин.
Давыдов прыгнул в качавшуюся на волнах лодку, матрос оттолкнулся от кринолина — деревянного решетчатого ограждения, расположенного над рулем судна, — и сел за весла.
Лодка плясала, поднимаясь кверху то носом, то кормой. Какая-то неумолимая сила потащила ее куда-то назад, к плоту… Но вот Кнопочкин и матрос приналегли на весла, ударили раз, ударили два, и лодка, преодолев бурлящую воду, длинной пенистой дорогой тянувшуюся за кормой «Сокола», выплыла на застывшую голубеющую гладь.
«Сокол» шел со скоростью не больше пяти километров в час. На лодке можно было без особого труда обогнать пароход и уплыть на видневшийся вдали островок или съездить в стоявшую на яру деревеньку за молоком. Такие поездки в прибрежные деревни и села сокольцы предпринимали часто. Если поездка в деревню случалась вечером и у колхозного клуба веселилась молодежь, сокольцы ухитрялись еще и станцевать с колхозными девушками под хрипловатые звуки потрепанного баяна, вконец замученного местным гармонистом. А потом садились в лодку, дружно брались за весла и догоняли скрывшийся за поворотом пароход.
— Братцы, а Миша Агафонов… он чего не поехал? — раздался вдруг чей-то голос.
— Я его звал — говорит, некогда, — сказал Давыдов и, помолчав, с усмешкой добавил: — Опять на плот собирается вечером… девиц просвещать беседой.
Штурман стоял за кормовиком, широко расставив длинные худые ноги.
— Что-то зачастил наш Мишенька на плот, — лукаво и весело проговорил синеглазый большеротый матрос, сидевший на веслах. — Неспроста!
— Придержи язык! — одернул его Кнопочкин.
Геннадий перевесился за борт и опустил в воду руку. Вода была приятно прохладной. Пенясь между пальцами, она, казалось, что-то картаво шептала, манила к себе, и Геннадий все глубже и глубже погружал руку в зыбкие текучие струи.
Вдруг Геннадия кто-то потряс за плечо:
— Генка, ты спишь?
Геннадий поднял лицо, посмотрел на Юрия ничего не видящими глазами и тихо, застенчиво улыбнулся.
— Не-ет, — замотал он головой. — Купаться хочу.
А купаться и на самом деле всем нестерпимо хотелось. Всего лишь несколько дней назад наступил июнь, а солнышко уже немилосердно припекало. Припекало так, словно в разгаре была середина жаркого лета.
— Потерпи, уж недолго, — сказал Юрий и опять схватил Геннадия за плечо: — Глянь-ка!
Совсем близко от лодки выпрыгнул из воды малек, сверкнув на солнце лазурным бочком. И вслед за ним, будоража воду, вынырнула зубастая щучья пасть.
— Бей ее веслом! — закричал Давыдов.
Матрос выхватил из уключины весло, замахнулся… Мелькнула черная спина, широкий хвост с силой ударил по воде, поднимая сноп радужных брызг, и щуки след простыл.
Обескураженный матрос опустил весло, сел на свое место и, шумно вздыхая, протянул:
— Щу-ука! Должно быть, ребята, килограммов на пять.
— Ну и растяпа же ты! — с досадой проговорил штурман. — Хватил бы ее веслом…
— Взял бы да и хватил, раз мастер, — беззлобно пробурчал матрос.
Кнопочкин усмехнулся:
— Как она, парень, красиво хвостом тебе махнула! До свиданья, мол, друг любезный! Поищи в другом месте дуру!
— Заметил, какие зубы? — спросил Юрия Геннадий и, не дожидаясь ответа, отвернулся, снова уставился за борт. Он как бы ожидал, не покажется ли щука еще раз.
Наконец Геннадию наскучило смотреть на воду, и он перевел взгляд на островок.
Остров приближался. Казалось, эта сверкающая кремовато-белая песчаная россыпь дышала зноем пустыни.
А что, если на этот одинокий остров, появившийся всего лишь несколько дней назад, еще не ступала нога человека? Геннадию ни разу в жизни не доводилось бывать на необитаемых островах. У него заблестели глаза, и он подался всем телом вперед. Ему захотелось сейчас же кинуться в воду и первым достичь островка, первым погрузить ноги в горячий сыпучий песок.
Он смерил взглядом расстояние от лодки до отмели — метров тридцать, не больше. Недолго думая Геннадий сбросил гимнастерку, штаны и вскочил на скамейку.
— Берегись, Юрка! — отчаянно закричал он и, пружинисто подпрыгнув, полетел вниз головой за борт.
Он ушел под воду отвесно, как свеча, мелькнули в воздухе ступни с розоватыми пятками, но и они тотчас скрылись в пузырившейся воде.
Работая руками и ногами, Геннадий штопором ввинчивался в воду, стараясь уйти в самую глубь. Ему хотелось пробыть под водой как можно дольше, но какая-то властная сила, холодом обжигавшая все тело, толкала его вверх. Вот он вынырнул, громко фыркнул и поплыл к острову.