Повести и рассказы

Цзицай Фэн

— Нет, такого быть не может! — эта развязка не доставила Мэн Дафа никакой радости, а что касается действий этого человека, то они вызывали большое сомнение, в них трудно было поверить.

— Не веришь? Хорошо, тогда смотри.

При этих словах Лань Тянь повернулся и достал из шкафа огромный бумажный пакет, а когда открыл его, стало видно, что он наполнен сверточками, туго скрученными из длинных мелких листочков старой бумаги, причем на внешнем слое бумаги каждого сверточка были следы ржавчины, оставшиеся на бумаге после втискивания их внутрь трубок велосипедной рамы. От всего этого Мэн Дафа прямо-таки обалдел.

— Конечно, за десять лет я сделал не только это. Но и это сделано не зря. Посмотри… — Лань Тянь указал рукою на стол, и вдруг глаза его засверкали,

голос повысился и задрожал от возбуждения, — ты посмотри на эти письма, их присылают мне восторженные читатели со всей страны. Когда читаешь некоторые из них, невозможно удержать слезы. Разве это не доказывает, что мою работу оценили? Понятно, что в глазах иных людей все это ничего не значит, но для меня — превыше всех сокровищ. Мне ясно, что в эти десять лет, когда каждый преисполнился обидами, я не тратил время понапрасну, не приспосабливался к ударам судьбы, не изменил ни в чем своим убеждениям, не поддался чувству безнадежности, душевному упадку; но как тяжко было мне работать в те времена! Соблюдая строжайшую тайну, не смея мечтать хоть о капельке славы и даже готовясь провести это долгое время в беспросветной ночи, радуясь тому, что ты укрыт, что никто ничего не узнал, и понимая, что всю жизнь должен молчать как немой… Вот почему я купил твой велосипед и с тех пор мы больше не встречались. И все это время я верил, что делаю молча дело, полезное для моей страны и моего народа! Человек только тогда и может быть счастлив, когда он верит, что жизнь его имеет смысл. И с этой точки зрения единственным в мире богатством будет полнота души. Ты согласен?

В полном отупении слушал эти слова Мэн Дафа, для него все это было совершенной неожиданностью, непредвиденной развязкой: и поразительной, и дурманящей, и безнадежной. Однако речи Лань Тяня, полные огня и сердечного жара, заставили даже его почувствовать, какая неодолимая преграда разделяет их друг от друга. Они — люди одного возраста, в одно время пришедшие в этот мир — шли двумя разными, нигде не совпадавшими дорогами. Оба они упорно добивались богатства. Но для самого Мэн Дафа богатство заключалось в деньгах, в радостях от вина и еды, в нежданных сокровищах. А для другого — в вещах иных, заставлявших его в ту тревожную пору прятаться из-за скрытых в них опасностей. Это было безгранично изобильное, обширное по смыслу, воистину общественное богатство… Оба они провели долгий десятилетний срок в тяжких исканиях — и вот сегодня в чужих руках богатство расцвело и дало плоды, а у него, Мэн Дафа, руки по-прежнему пусты.

И теперь, впервые со дня своего рождения постигнув эту истину, он не смел больше даже сидеть рядом с этим человеком.

3 мая 1981 г.

Тяньцзинь

Перевод Л. Меньшикова.

ОКНО НА УЛИЦУ

Есть окошко у тебя,

У меня свое окно,

Есть окно и у него,

Где-то есть еще одно.

— Подожди! Стой! Эй!

Я кричу. Что есть силы размахиваю рукой, чтобы сидящий в кабине парень в клетчатой рубашке обратил на меня внимание.

— Парень!

Не знаю, он действительно не слышит меня или только притворяется. Большой желтый бульдозер, подняв сверкающий щит, с грохотом двигается к развалинам, словно огромное чудовище, готовое вот-вот проглотить оставшиеся после землетрясения руины.

Я прыжком преодолеваю усеявшие землю обломки кирпича, битую черепицу и, кипя от гнева, останавливаюсь перед машиной.

— Ни с места! Стой! — кричу что есть силы.

Бульдозер с лязгом остановился. Из кабины показалась курчавая голова молодого парня, похожая на большой подсолнух. Он набросился на меня:

— Жить надоело? Задавлю!

Его глубоко посаженные глаза налились кровью от гнева, словно два красных сигнальных фонаря.

Я не стал с ним связываться и, повернувшись, пошел прямо к полуобвалившейся стене.

— Куда прешь! Там нет золота, одно дерьмо, идиот!

Стены, стены, стены… Давно разрушенные, рассыпавшиеся, обвалившиеся лишь наполовину, с огромными трещинами, выступающими словно ступеньки лестницы, образовавшиеся от смещения кирпичей. Из трещин уже пробилась высокая трава, а кое-где и побеги деревьев, мелкие цветочки.

Но разве это не те же самые стены, в которых когда-то жили люди? Под слоем пыли и известки уже трудно различить прежнюю окраску стен: вот на этой остались только гвозди и дырки от гвоздей, на другой еще вяло колышется полиэтиленовая пленка, разорванная ветром на полосы.

…Где же эта стена? Вот она! Выходит на улицу Счастья и Спокойствия — Фуань. Правильно. Среди битого кирпича виднеется узкая и длинная каменная плита; разве это не часть тротуара, который раньше был по обеим сторонам улицы?

Обвалилась эта стена от первого же толчка землетрясения или ее потом разобрали на кирпичи?

— Эй, парень! Ты больше не вылезай, я не буду работать, хочу перекурить. Работать можно до бесконечности, все равно ничего не получишь, одни вычеты… Эй, слышишь? Чего ты здесь крутишься, ищешь, где повеситься? Ха-ха, чего уставился?

Вот оно! Нашел! Все еще здесь! Это единственное в мире окно, никто не поймет, что это за окно, оно неповторимо. Можно побывать в разных уголках света, видеть англичан, немцев, японцев, индейцев, людей народности хани [40] , проникнуться чудесами средневековья и мыслями современников. Но разве может где-нибудь еще возникнуть такое единственное в своем роде окно!

40

Одно из национальных меньшинств Китая. — Прим. перев.

Эх, это окно! Ах, это окно! Ох, это окно! О, это окно!

Вот вам песенка про окно.

I. Эх-эх

Семь лет назад я был временным рабочим в ремонтной бригаде плотников домоуправления, находившегося за собором. Вместе с настоящими плотниками ходил по домам. Мы чинили двери, окна, полы, потолки. Работа сама по себе не тяжелая, а ходить по дворам было к тому же интересно. Добиться нашего прихода хозяевам было нелегко, и, уж конечно, нас ждали хорошие сигареты, и отличный чай, и приветливая встреча. Войдем в дом и, так уж у нас заведено, сначала усядемся, поговорим с хозяином о том о сем, накуримся, напьемся чаю вдоволь, поднимемся, попилим, построгаем, постучим молотками — глядишь, и размялись после долгого сидения. С часок поработаем, наследим и уйдем. Работу не закончили — закончим завтра. Все равно времени сколько угодно.

День с утра выдался пасмурный, накрапывал дождь. Владыка небесный проявил милость, лучше уж не ходить по дворам. Смахнули со стола стружку, перетасовали карты — и давай играть в «большой скачок» на сигареты. Бригадир Хуан по прозвищу Чайник (получил его за страсть к чаю) заварил в большой кружке крепкий чай, открыл новую пачку сигарет, которую принес из дома, и бросил ее на стол, решив, что их хватит до полудня. Он не ожидал, что через пару распасовок от пачки останется лишь пустая бумажная обертка. Забыв про кружку с чаем, он схватил карты в руки и взглядом хищника следил за тем, как ходят другие. Даже Ло Сяолю, любивший потрепать языком, не осмеливался подавать голос, опасаясь гнева бригадира. Он и сам напрягся, как не напрягался во время работы. Я намеренно пошел с маленькой карты, чтобы дать ему возможность выйти из затруднительного положения, но ему все равно нечем было пойти. Похоже, что этому прохвосту сегодня не везет.