Повести и рассказы
Шрифт:
После этого заявления крестьяне стали ждать, что скажет кандидат.
Хрисантов ничего не ответил. Отведя Иванова в сторону, он тихо сказал ему:
— Это же возмутительное дело! Что сказать им?
— Обещай сделать, что просят.
— Но это будет бессовестно!
— Иначе все наши хлопоты впустую… Ты ведь им сам сейчас сказал, что будешь защищать их крестьянские интересы… А какой же у деревни более важный, более жизненный интерес, чем этот?
— Но разве им не ясно, что если рубить, не сажая, земля превратится в бесплодную пустыню? Я понимаю — при турках… Но теперь? Народный депутат не имеет права поощрять такое безбожное опустошение.
Иванов
— Так поступают в большинстве случаев — и с государственными лесами и с общинными. У нас лес — разрыв-трава, с помощью которой открывают двери палаты представителей… Твой соперник тоже пообещает им — если не обещал уже — свободную порубку этого леса…
Хрисантов поглядел на Иванова растерянно.
— Но это — преступление против будущего нашей родины! — воскликнул он в порыве негодования.
— Что ты можешь сделать? Один в поле не воин.
— Значит, apr'es moi le deluge? [30]
— Брось сентиментальности, Хрисантов! — сердито промолвил Иванов и, быстро подойдя к кмету с крестьянами, решительно и торжественно объявил им: — Мы думали о том, как подступиться к этому делу. Вам развяжут руки, вы будете хозяевами леса. Рубите себе на здоровье.
Растроганные крестьяне благодарили.
— Я вижу, школа у вас без потолка, господин кмет? — заметил Иванов, окидывая взглядом помещение.
30
После меня хоть потоп (франц.)
— Мы бедняки, — поспешно отозвался кмет.
— Сиречь неимущие, — глубокомысленно подтвердил псаломщик.
— Мы с господином Хрисантовым подумаем, что сделать в Пловдиве, чтоб вам помочь… Сорока лир вам довольно?
— Довольно, довольно, спасибо! — хором ответили обрадованные крестьяне.
— Согласно вашему распоряжению, как прикажете, — ответил и псаломщик, хорошенько не разобравший, что сказал Иванов.
Священник кивнул головой в знак того, что согласен с мнением псаломщика.
Иванов передал одному из присутствующих, сидевшему все время молча, забившись в угол, пачку листовок — это были воззвания партии и памфлеты против кандидата конкурирующей партии — и спросил торжественно:
— Как будто договорились?
— Договорились, договорились, — подтвердили все.
— Вы наши, а мы ваши, — прибавил кмет.
Хрисантов с Ивановым взяли свои трости и направились к выходу. Их собеседники с веселым гамом высыпали за ними во двор. Лица кмета и крестьян выражали полное удовольствие. Хрисантов произвел на всех очень хорошее впечатление; престиж его рос с каждой минутой; к тому же и псаломщик все время вел неутомимую агитацию: приникнув к уху то одного, то другого односельчанина, он с многозначительными взглядами и энергичной жестикуляцией объяснял им, какими они должны считать себя счастливыми, что у них теперь такой достойный и славный депутат, о котором пишут даже в «Марице»!
Хрисантов был теперь тоже очень доволен и уверен в успехе. Неприятное чувство, возникшее было в связи с «лесным вопросом», рассеялось; он утешил себя мыслью, что ценой этой маленькой уступки невежественному требованию крестьян ему удалось в значительной мере обеспечить себе депутатский мандат, обладая которым, он получит возможность оказать всей стране много других, более значительных услуг. В общем все были счастливы.
Хрисантов направился к воротам, но вдруг увидел, что Иванов повернул и пошел в другую сторону: это его удивило,
— Господин Хрисантов, пойдемте посмотрим церковку, — с улыбкой сказал Иванов.
Хрисантов последовал за ним. Остальные — тоже.
Церковь находилась в нескольких шагах от школы, тут же во дворе.
У входа уже стоял музыкословесный (он был также пономарь), встречая высоких гостей поклонами. Идея Иванова была неплохая; Хрисантов в душе признал это, радуясь догадливости друга: кандидат должен всем интересоваться, все видеть, все знать, все посетить в том месте, которое хочет представлять в палате; со стороны кандидата было бы ошибкой не заглянуть в божий храм, особенно ежели фамилия этого кандидата — Христианов.
Церковь была ветхая, тесная, темная; иконы — очень грубого письма. Оба гостя сняли шляпы и перекрестились. Хрисантов озирался по сторонам, делая вид, будто очень интересуется; ему страшно хотелось сказать крестьянам что-нибудь приятное; на языке вертелись слова: «Прекрасная церковка!»; но он их так и не произнес, потому что в это мгновенье внимание его привлек Иванов, прикладывающийся к иконам перед алтарем с благочестием, которого Хрисантов никогда в нем не подозревал. На губах Хрисантова промелькнула ироническая улыбка, но он, ни минуты не колеблясь, тотчас же оказался перед иконами, чтобы последовать примеру приятеля… Внутренне он возмущался этим ненужным агитационным приемом Иванова, вынудившим и его напустить на себя притворную набожность: в этот момент он вспомнил, что вот уж двадцать лет не целовал икон! Унизительной и нечестной показалась ему эта комедия, которая, пожалуй, не введет в заблуждение крестьян, достаточно индифферентных, а только вызовет у них лукавую усмешку. И он с досадой и отвращением стал прислонять свой рот к жирной грязи икон, оставленной на них за три столетия многими тысячами потрескавшихся, немытых и прыщавых губ… Будь он хладнокровней, он держал бы свои губы на почтительном расстоянии от святых ликов, как хитро поступал его богобоязненный друг.
Кончив прикладываться, Хрисантов метнул в Иванова несколько полных скрытого гнева взглядов. Но тотчас вынужден был отчасти признать правоту его: у церковных дверей уже толпились крестьяне, желающие поглядеть на своего депутата, господина Христианова. И очень хорошо, что они видели, какой он ревностный христианин, — во всяком случае вреда тут нет.
Положив на свечной ящик по серебряной меджидие {137} , гости вышли во двор и стали сердечно жать руки любопытным избирателям.
137
Меджидие — старая турецкая серебряная монета достоинством в 20 грошей.
Хрисантов вздохнул с облегчением. Оба направились к пролетке, ждавшей их у ворот. Пора было ехать домой. Иванов, по своему обыкновению, и тут взял на себя инициативу: простился с кметом и с крестьянами, потом с псаломщиком, которому сунул в руку что-то белое, блестящее, вызвавшее на лице его блаженную улыбку, потом со священником, сделав вид, что целует его морщинистую костлявую и когтистую руку. Не успел Хрисантов с непобедимым содроганием облобызать святую десницу священника, как появились двое разрумянившихся крестьян, один из которых поднес Хрисантову фляжку. Что это?