Повести писателей Латвии
Шрифт:
Из порта Н. вызвали спасательное судно. МСТБ-82 и три других тралбота получили задание с помощью тросов любой ценой удержать девяносто девятый на поверхности.
Я бы попытался подтащить его к берегу, заметил Зеберг, у которого, как всегда, имелись свои предложения. Как можно скорее на мель… Замечание Зеберга почему-то разозлило Шмалковского. Прежде чем тащить, сначала нужно закрепить как следует, повысил он голос.
Вигнеру вдруг захотелось побыть одному, подальше от нескончаемых переговоров по рации, подальше от возбужденных, повышенных голосов, лишь подтверждавших общее смятение. Клубок слов и голосов вызывал в нем странное ощущение пустоты, подобно той, что возникает при виде мелькающих крыльев вентилятора: кажется, перед тобой нет ничего реального, вращается прозрачный круг, который хочется проткнуть пальцем.
Достав сигарету, тряхнув спичечным коробком, Магнус Вигнер отделился от остальных, прошелся к брашпилю. С перевернувшимся судном связана вся его судьба. На сей раз за штурвалом оказался Саунаг. А если бы я? Судно и тогда бы перевернулось? В чем причина? По чьей вине? И был ли путь к спасению?
Не выходил из головы стук в носовой части судна. Вигнер отчетливо слышал этот стук. И, думая о тех, кто оказался закупоренным в темной, душной ловушке, кто стучал из последних сил, прежде всего он видел белобрысого паренька, для которого это был второй выход в море. А если вопрос о перевернувшемся судне одновременно есть вопрос о моей жизни? О том, что случится завтра, послезавтра. Возможно, Велта была права, когда, уходя, кричала: не мечтай, сыновей тебе не отдам! Забьешь им головы своей морской дурью, ради их будущих жен не отдам, может, хоть они будут счастливее меня…
Ему совсем не хотелось уходить в дальние рыболовные экспедиции. Ему нравилось работать здесь, в заливе, где все привычно, известно. Приятно после хорошего лова вернуться домой, сесть в кухне за стол, налить себе тарелку супа. Взять буханку хлеба и отрезать ломти — один ломоть Велте, второй ломоть — Ивару, третий Витауту, четвертый себе. Нигде не бывало так хорошо, как дома. Неужто Велта не чувствовала, не догадывалась?
Но все повадились ходить за тридевять морей, и его бес попутал. Может, как раз потому, что очень уж Велта отговаривала. Каких глупостей по молодости не наделаешь. Да и с характером оба. Что называется — нашла коса на камень. Велта удержу не знала ни в любви, ни в злобе. Конечно, глупо было оставлять ее одну надолго. Сам себя мучил, жена мучилась, ну да ладно, еще один рейс, этот уж последний. Хотя расстались много лет назад, а сегодня, побыв с Элфридой, Вигнер лишний раз убедился, что потерял. Обманывать себя не имело смысла, в Элфриде он искал Велту. И, конечно же, не нашел.
Поздно он спохватился. Поздно получил капитанский диплом и судно. Наверное, тогда еще можно было что-то спасти. Но он был слишком уязвлен, обижен, раздосадован. А Велта не из тех, кто, раз начав, останавливаются на полдороге.
Теперь Велта носила другую фамилию. Ее муж в соседнем колхозе работал садовником. У Ивара и Витаута появилась сводная сестра Зиле. Время от времени Вигнер встречал Велту на улице, в универмаге. При встречах оба краснели. Вигнер в таких случаях думал: когда же мы перестанем краснеть? Но пока краснели.
В мыслях беседуя с морем, он пользовался теми же словами, которые когда-то говорил Велте, вслух и шепотом, которые писал ей в письмах, заставлял выстукивать по телеграфу. Нежные, озорные, терпеливо-благодушные. Слова, преисполненные восторга, удивления, веры.
Возможно, виновато было одиночество, но ему нравилось в характере, в норове моря угадывать черты Велты. Прекрасно понимал, что это игра, баловство, и все же со временем ему открывались все новые и новые черты сходства между морем и Велтой. Порой стыдился, поймав себя на смешных рассуждениях, пожалуй, и недостойных мужчины. Но одно бесспорно: в последние годы он глядел на море иными глазами, чем прежде. Сущность перемены трудно выразить словами. Его отношение стало другим. Даже когда он думал о море безо всяких там олицетворений. В молодости море для него было просто скопищем воды, откуда требовалось извлечь рыбу. Тогда и мысли не было, что между ним и морем могут возникнуть отношения тонкие и сложные. Прошли годы, прежде чем он понял: даже несметные богатства можно на ветер пустить, обезобразить прекрасное, замусорить чистое. И наоборот. Из маленького вырастить большое, бедность обратить в богатство. Море — все равно что женщина — существо слабое, но в то же время сильное, овладеть им можно, не навязывая свою волю. Насилием ничего не добьешься. Сила плодородия моря, по правде сказать, далеко не осознана. Как и жажда плодородия. Плодородие зависит от партнера, в любви ее корень. Акт близости — сам по себе — не имеет большого значения. Если партнер, словно гость в доме утех, думает лишь о себе, не интересуясь тем, кто рядом, ничего хорошего не получится. Кочевников сменили земледельцы. Очевидно, пришло время рыбака заменить моредельцем.
Вигнеру казалось, они плывут уже очень долго. По волне, поднимаемой судном, и по сердитому реву двигателя можно было заключить, что Зеберг выжимает из него все, что можно. А горизонт пока пуст. Синие волны да пенные гребни. Солнце вставало, вода понемногу теряла насыщенность тона, как бы тускнела. Пробив кучевые облака, солнечный свет падал прямыми, ровными столбами. Повыше прозрачными пушинками плыл второй ряд растрепанных тучек. Хорошо, ветер держится, можно не бояться тумана. А падет туман…
Когда-то должно было это случиться, Вигнера давно томили предчувствия. Что-то назревало, нависало, собиралось по капле. С каждым недальновидным поступком, с каждым непродуманным действием. Все делаем вид, что ничего не замечаем. Гнем свою линию, корыстными отговорками заглушаем доводы рассудка, становимся все уступчивей, нетребовательней, расточительней.
Их трое там, под водой. Надолго ли хватит сил стучать? Слышат ли ответный стук? Тонкая, в пять-шесть миллиметров, стальная обшивка отделяла людей от света и воздуха, но этого достаточно, чтобы они тотчас оказались в неприспособленной для жизни среде.
А если бы вместо белобрысого паренька оказался мой сын… Рассуждая здраво, Вигнер должен был бы чувствовать радость, облегчение — оттого, что сына там не было. И не могло быть. По крайней мере до тех пор, пока его (почему в единственном числе? Ведь у него двое сыновей!) воспитывает Велта. Однако облегчения он не почувствовал. Сыновья у него были чисто теоретически. А в общем-то сыновей не было. Он аккуратно выплачивал алименты и, заполняя анкеты, вписывал их имена, даты рождения. И это все, почти все, что знал он о своих сыновьях. Поэтому мысль о том, что сыновья в безопасности, особой радости не принесла. Но смутные предчувствия, преобразующие реальность, сквозь тревоги как бы тенью надежды прорисовывая вероятное, ему нашептывали: еще ничего не потеряно. Он даже в мыслях боялся признаться себе, как велико желание рядом с собой увидеть сына. В счастье и беде. Ну хотя бы один из сыновей пошел по стопам отца. Больше он ничего не желал. Абсолютно ничего.
Вспомнил своего деда Юкума и отца Вилюма. Взвалив на плечи весла, отец шагал к морю валкой, тяжелой походкой. Он шел следом за отцом, как и тот когда-то шел следом за своим отцом. Теперь же Вигнер шагал с неуютным чувством, не смея оглянуться назад, — совсем как в услышанном от деда библейском рассказе про Содом и Гоморру. Разве он и без того не знал, что оглядываться не на кого?
Ходить по земле надо, будучи уверенным, что мир стоит прочно, что и после тебя стоять будет. Ходить по земле надо, будучи уверенным, что жизни несть конца. Костяной крючок на этом берегу так же древен, как и каменный топор.
Вигнер вернулся к остальным. Ну что, удалось закрепить, спросил он. Зеберг не ответил. Шмалковский скривился в угрюмой гримасе: я же говорил, без водолаза тут делать нечего. Кикут барабанил пальцами по распахнутой двери рубки: не время препираться. Скоро узнаем, скоро все прояснится.
На горизонте понемногу проступали контуры судов — мачты, палубы. Постепенно глазам открывались детали: кружили чайки, пенились волны. Целая флотилия стянулась к месту происшествия. Зеберг подошел к восемьдесят второму. Вигнер, стиснув поручни, вглядывался в темный, похожий на подводный камень бугорок, о который разбивались волны. Не знай он, что это днище его судна и что под ним задыхаются люди, бугорок мог показаться малопримечательным.