Повести. Рассказы
Шрифт:
— Хи-хи! — злорадно хихикнул Ко Тин. — Вздор! Погасишь светильник, и саранчи налетит еще больше. Вот тогда ящуром и заболеешь.
Мальчишка-голыш поднес ко рту трубочку из тростинка, прицелился и, дунув вишневыми губами, выстрелил: «Бах!..»
— Иди, иди отсюда, слышишь? — громко сказал Ко Тин, обращаясь к помешанному. — Если не уйдешь, достанется тебе от дяди, все кости переломает. А светильник я за тебя погашу. Придешь денька через два — убедишься…
— Ты? Погасишь? — насмешливо спросил тот и сам же ответил: — Не сможешь! Да и не нужны вы здесь, я сам погашу. Сейчас
Его сверкающий молниями взгляд словно пригвоздил Ко Тина к месту. Тот сразу скис под этим взглядом и поспешил отвести глаза. Зато Фан Toy не растерялся. Он встал между ними и внятно произнес:
— Ты что, соображать разучился? Бестолковый какой! Сейчас я объясню. Ну, допустим, погасим светильник. Неужели ты думаешь, что вся эта пакость мигом исчезнет? Как бы не так! Чем морочить себе мозги, шел бы ты отсюда. Отоспаться тебе надо…
— Я знаю, ничего не изменится, даже если и погасим, — ответил тот неожиданно для всех вполне разумно и загадочно улыбнулся, но тут же снова стал подозрительным и, уйдя в себя, сказал: — Нет, только это я и могу сделать. Я уже однажды был здесь, и тогда мне полегчало… Я должен его погасить сам!
Он резко повернулся и с силой толкнул ворота.
— Эй, ты! — взорвался Ко Тин. — Ты что, не из нашей деревни? Хочешь, чтобы все мы в рыбешек превратились?! А ну, проваливай отсюда! Тебе все равно не открыть ворот, сил не хватит. И светильник не погасить. Пошел домой!
— Не пойду, я должен погасить!
— Не выйдет, ворот не откроешь!
— …
— Говорят тебе, не откроешь!
— Что ж, тогда найду другое средство, — глухо сказал он, повернувшись к ним лицом.
— Гм! Хотел бы я знать, что это за средство?
— …
— Молчишь? Тебя спрашивают, что ты еще надумал?
— Я подожгу!
— Что? — оторопев от неожиданности, переспросил Ко Тин. То ли он не понял, то ли не расслышал сказанное.
— Подожгу.
На миг воцарилась тишина, какая бывает после удара в каменный гонг, звук которого как бы растворяется в воздухе. В этой звенящей тишине застыло все живое. Но уже в следующее мгновение люди зашушукались, еще через мгновение они разом подались назад и бросились врассыпную. Двое или трое нерешительно остановились поодаль. Из-за стены, со стороны противоположного входа в храм, послышался предостерегающий крик Чжуан Ци-гуана:
— Лао Хэй, беда! Запри ворота покрепче! Ты слышишь меня, Лао Хэй? Покрепче запри! Мы пошли. Будем думать, как управиться с ним. Скоро вернемся.
Но помешанный уже не замечал их. Его безумные, метавшие молнии глаза шарили по земле, по небу, по разбегающимся фигурам людей, словно он надеялся найти так нужное ему сейчас горючее.
Не успели Фан Toy и Ко Тин, снуя, словно челноки в ткацком станке, обегать и нескольких дворов, как вся деревня пришла в возбуждение. Грозный крик: «Подожгу!» — проник в уши и сердца людей. Таких, кто еще глубже погрузился бы в состояние спячки, зажав уши, не оказалось вовсе. Атмосфера накалилась во всей деревне, и каждый, кому передалось это напряжение, уже не мог оставаться спокойным, предчувствуя, что вот-вот превратится в жалкую рыбешку, а Поднебесная рухнет.
Вскоре центр событий переместился в гостиную почтенного господина Сы. На главном месте восседал прекрасный своими добродетелями, впавший с годами в детство старец Го Лао-ва, морщинистый, словно высушенный на ветру померанец; редкие седые усы, свисавшие на подбородок, он подкручивал с такой яростью, будто собирался их выдернуть.
— Еще утром, — медленно заговорил он, оставив наконец в покое усы, — старший сын Лао Фу, которого хватил удар… ну, тот, что на западном краю деревни… верно сказал. Причина есть… беспокойство пошло среди духов общины… Так вот… случись, помилуй бог, это самое… петухи и собаки всполошатся… тогда вашему уважаемому дому… э-э… не избежать… этого самого… Все хлопоты на вас лягут…
— Да? — спокойно, словно сказанное не заслуживало внимания, переспросил его господин Сы, продолжая поглаживать седые сомовьи усы, свисавшие ниточками с верхней губы. — Это ведь возмездие его отцу. Разве при жизни он верил в Будду?.. Мы с братом никогда не ладили, да с ним, кажется, никто столковаться не мог. Чего же вы сейчас хотите от меня? Есть какое-нибудь средство помочь беде?
— Думаю, есть… разумеется, есть… Свяжем его завтра и отправим в город… А ночь продержим в храме… у городского рва… Да-да, только одну ночь… изгнать надо наваждение…
Ко Тин и Фан Toy, уже успевшие проникнуться сознанием своего долга, долга стражей деревни, не только оказались впервые в этой гостиной, куда раньше и не мечтали попасть, но еще удостоились чести сидеть здесь — ниже старца Лао-ва и выше господина Сы, даже пить с ними чай. Они вошли сюда следом за старцем и всецело отдались чаепитию, как только доложили о случившемся. Но, осушив свои чашки, они уже не решались раскрыть рта. И вдруг Ко Тин заявил во всеуслышание:
— Это не средство. Вам двоим вряд ли с ним управиться. Нужно что-то сделать сейчас, немедленно. А если, правда, он подожжет?..
Го Лао-ва в испуге вскочил, подбородок у него трясся от негодования. Но Фан Toy не дал ему сказать.
— Если правда подожжет, тогда… — начал он, но и его тут же перебил Ко Тин, заявив безапелляционно:
— Тогда плохи дела!
Подошла рыжеволосая девочка-служанка подлить гостям чаю. Ко Тин потянулся было за чашкой, но тут же отдернул руку. Проведя по губам кончиком языка, он осторожно снял с чашечки крышку и стал дуть.
— Да-а, тогда хлопот, в самом деле, не оберешься, — хлопнул ладонью по столу господин Сы. — Хорош сынок! Такого убить мало!
— Точно, убить мало! — оторвался от чая Ко Тин. — В прошлом году в Лянгэчжуане пристукнули одного такого же. Все в один голос назвали одно время, минута в минуту. Сказали, что вместе пустили в ход руки, и выяснить, кто первым ударил, так и не смогли. А ведь дело состряпать хотели!
— Там было одно, тут другое, — сказал Фан Toy. — Но ты прав, не управятся они с ним. Мы сами должны решить. Я так думаю…
Теперь Лао-ва и господин Сы смотрели ему в лицо со смирением. А он продолжал: