Повести
Шрифт:
Все от восторга закричали: первый раз в жизни увидел народ, что такой набожный и тихий человек ввязался в драку. Да еще с кем! С Гагарой!
А Ванькин отец уже поднялся, подбежал к Николаю, сел на него верхом, схватил мерзлый комок земли и начал совать ему в рот.
— Н–на! Н–на! Подавись землей! Н–на, сволочь, хапуга!
— Еще, еще! — подстрекали Карпа.
— Иван, — кричали моему отцу, — и ты свою долю ему в хапало! Сожре–ет…
Гагара сбросил с себя Карпа, вскочил, выплюнул землю
Толпа забыла о ворах. И тогда мы предложили запереть воров в церковную сторожку, вызвать из волости милиционера, а там — дело суда…
34
Чуть свет в избу, запыхавшись, вбежала Мавра и отчаянным голосом завопила:
— Ку–уму–ушка–а, что я слыхала-то, что слыхаала! Бают, в городе-то, слышь, всех большевиков… что съехались… в острог упрятали!
Меня словно кто с кровати сбросил.
— Врешь?
— Света не видать! Кум Давыд, — он тоже мне кум, — только–только приехал из городу, он…
Не дослушав, я побежал к Давыду. Верно! Уже два дня, как посадили их. От Давыда — к Филе.
— И комиссар и земская управа арестовали конференцию большевиков.
На четырех подводах, захватив винтовки и гранаты, мы понеслись в город. Будь что будет, а тюрьму разобьем, выручим своих.
Село за селом, деревня за деревней, к ночи быть в городе. План очень прост: нагрянуть, схватить начальника тюрьмы, — пусть открывает тюрьму или душа вон. Не удастся, — гранату в земскую управу, гранату — в ворота тюрьмы.
В больших селах мы не останавливались. Слышали, что где-то рыщут карательные отряды, поодиночке хватают большевиков, отправляют в город.
Небольшая деревня Субботинка. В ней дворов семь — десять. Рядом в саду — имение графа Шереметева. На берегу реки винокуренный завод. Тут, в имении, мы и решили подкормить лошадей. Но что это? На пригорке показались верховые. У матроса Романа бинокль.
— Дай-ка посмотрю, — попросил я.
Вот они совсем близко. Кажется, они тоже видят нас.
— Кто? — спросил Филя.
— По нашу душу, друг. Отряд.
Верховых человек десять. У нас тоже не меньше, но нет смысла встречаться с ними. Мы въехали в име–ние. А в деревне среди улицы — толпа. Там возле какого-то чана стоит народ, кто-то с ружьями, женщины пляшут.
— Филипп, пойдем посмотрим. Ребята, лошадей отправьте домой, а сами спрячьтесь здесь. Мы пешком доберемся.
Деревенские, увидев нас с Филей, начали махать нам, а некоторые побежали навстречу, схватили под руки и чуть не силком потащили. Подвели нас к чану. Два солдата с ружьями сделали нам «на караул!». Что за чертовщина! Третий, здоровенный,
— Пей!
— Что это?
— Шпирт.
— Вот хорошо. Закуска есть?
— Хлеб и студень.
Филя выпил, дал мне.
— В честь чего же? — спросил Филя.
— Престол Казанской, — ответил виночерпий, — всех угощаем.
— Всех ли?
— По приказу народа.
— Хороший приказ. Вон к вам в деревню едут солдаты. Их тоже угостите?
— Беспременно, — ответил виночерпий.
— А вдруг это каратели?
Солдаты насторожились. Виночерпий заорал:
— Народ! Кличьте всех!
Медленно въезжал отряд в деревню. Впереди, в глубоких санках, кто-то в тулупе. Народ пошел навстречу, окружил верховых. За санками на хороших лошадях двое: воинский и начальник милиции. Куда они едут? Не в наше ли село для расследования убийства Климова? Хорошо, что ни меня, ни Филиппа они в лицо не знают.
Когда санки поровнялись с чаном, два солдата с винтовками преградили им дорогу.
— Что такое? — откинул воротник тулупа ехавший в санях.
Это был уездный комиссар Временного правительства, он же уполномоченный по выборам в Учредительное собрание, помещик Герман Шторх. Тщедушный, с голубыми глазами немец. Увидев народ и чан, он заинтересовался.
— Подойдите сюда, — строго прищурив глаза, позвал он солдата с ковшом. — Это что у вас? — указал на чан.
— Шпирт, господин комиссар, — быстро ответил Еиночерпий.
— Ах, спирт!
И комиссар приподнялся. Мужики и бабы охотно помогли ему выбраться из санок. С трудом передвигаясь в тяжелом тулупе, он подошел к чану.
— Тэ–эк, — протянул он. — С чьего завода?
— Графа Шереметева, господин комиссар.
— Тэ–эк, — и глянул в чан. — Чистый?
— Сырр–рец! — твердо ответил солдат и, зачерпнув из чана, подал комиссару ковш. — Пей!
— Вы с ума сошли? — отшатнулся комиссар. — М ы едем бороться против этого.
— Бороться надо, господин комиссар. Пей!
— Нет! — отмахнулся Шторх и отошел.
Солдат в нерешительности оглянулся. Вон какое дело-то! Это не простой мужик. Все же решился:
— До трех раз прошу, господин комиссар!
Подошел начальник милиции.
— У вас что, праздник?
— Пятый день престол Казанской, ваше благородие.
— Благородия отменены, гражданин. А комиссар, верно, не пьет. За него я.
— Слушаюсь, — обрадовался солдат и поднес ковш начальнику милиции, — до дна!
— Такую посудину? — удивился он.
Солдат строго посмотрел на мужиков. Они насторожились и уставились на начальника милиции. Тот взял кусок густо посоленного хлеба, глубоко вздохнул.