Повести
Шрифт:
от двери стужа. Сотников содрогнулся в ознобе и, сдерживая стон, медленно вытянулся на боку.
«Ну вот, тут все и кончится!
– подумал он.
– Господи, только бы выдержать!» Он почувствовал, что
вплотную приблизился к своему рубежу, своей главной черте, возле которой столько ходил на войне, а
сил у него было немного. И он опасался, что может не выдержать физически, поддаться, сломиться
наперекор своей воле - другого он не боялся. Вдохнув теплого воздуха, он начал кашлять, как всегда, до
судорожных спазмов в груди, до колотья в мозгу - самым привязчивым, «собачьим» кашлем, жестоко
терзавшим его второй день. Так скверно он давно уже не кашлял, наверно, с детства, когда своей
простудой причинял столько беспокойства матери, бесконечно переживавшей за его слабые легкие. Но
тогда ничего не случилось, он перерос хворь и более или менее благополучно дожил до своих двадцати
шести лет. А теперь что ж - теперь здоровье уже не имело для него большой ценности. Плохо только, что
его хворь отнимала силы в момент, когда они были ему так нужны. За кашлем он не расслышал, как в
помещение кто-то вошел, перед ним на полу появились сапоги, не очень новые, но досмотренные, с
аккуратно подбитыми носками и начищенными голенищами. Сотников поднял голову.
Напротив стоял уже немолодой человек в темном цивильном пиджаке, при галстуке, повязанном на
несвежую, с блеклой полоской сорочку, в военного покроя диагоналевых бриджах. Во взгляде его
маленьких, очень пристальных глаз было что-то хозяйское, спокойное, в меру рассудительное; под носом
топорщилась щеточка коротко подстриженных усиков - как у Гитлера. «Будила, что ли?» - недоуменно
подумал Сотников, хотя ничего из того угрожающе зверского, что приписывалось полицаями этому
человеку, в нем вроде не было. Однако чувствовалось, что это начальство, и Сотников сел немного
ровнее, как позволила его все еще заходившаяся от боли нога.
– Кто это вас? Гаманюк?
– спросил человек сдержанным хозяйским тоном.
– Стась ваш, - с неожиданно прорвавшейся ноткой жалобы сказал Сотников, тут же, однако, пожалев,
что не выдержал независимого тона.
Начальник решительно растворил дверь в коридор:
– Гаманюка ко мне!
Кашель стал утихать, оставались лишь слабость и боль, очень неудобно было опираться о пол
связанными руками. Сотников мучился, но молчал, не совсем понимая смысл явно заступнического
намерения этого человека.
В комнату ввалился тот самый Стась и с подчеркнутым подобострастием щелкнул каблуками своих
щегольских сапог.
– Слушаю вас!
138
Хозяин комнаты нахмурил несколько великоватый для его сморщенного личика выпуклый, с
залысинами лоб.
– Что такое? Почему опять грубость? Почему на пол? Почему без меня?
– Виноват!
– двинул локтями и еще больше вытянулся Стась.
Но по той бездумной старательности, с которой он делал это, так же как и по бесстрастной строгости
его начальника, Сотников сразу понял, что перед ним разыгрывается бездарный, рассчитанный на
дурака фарс.
– Разве вас так инструктировали? Разве этому учит немецкое командование?
– не дожидаясь ответа,
долбил начальник полицая своими вопросами, а тот в деланном испуге все круче выгибал грудь.
– Виноват! Больше не буду! Виноват!
– Немецкие власти обеспечивают пленным соответствующее отношение. Справедливое, гуманное
отношение...
Нет, хватит! Как немецкие власти относятся к пленным, Сотников уже знал и не сдержался, чтобы не
оборвать всю эту их нелепую самодеятельность.
– Напрасно стараетесь!
Полицейский резко обернулся в его сторону, видно недослышав, озабоченно нахмурил лоб.
– Что вы сказали?
– Что слышали. Развяжите руки. Я не могу так сидеть.
Полицейский еще немного помедлил, сверля его насупленным взглядом, но, кажется, понял, что
опасаться не было оснований, и сунул руку в карман. Подцепив кончиком ножа ремешок супони, он
одним махом перерезал ее и спрятал нож. Сотников разнял отекшие, с рубцами на запястьях руки.
– Что еще?
– Пить, - сказал Сотников.
Он решил, пока была возможность, хотя бы утолить жажду, чтобы потом уже терпеть.
Полицай кивнул Гаманюку.
– Дай воды!
Тот выскочил в коридор, а полицай обошел стол и неторопливо уселся в своем кресле. Все время он
держал себя подчеркнуто сдержанно, настороженно, будто таил что-то важное и многообещающее для
арестанта. Взгляд своих острых, чем-то озабоченных глаз почти не сводил с Сотникова.
– Можете сесть на стул.
Сотников кое-как поднялся с пола и боком опустился на стул, отставив в сторону ногу. Так стало
удобнее, можно было терпеть. Он вздохнул, повел взглядом по стенам, глянул за печку, в угол у окна, не
сразу поняв, что ищет орудия пыток - должны же они тут быть. Но, к его удивлению, ничего, чем обычно
пытают, в помещении не было видно. Между тем он чувствовал, что отношения его с этим полицаем уже
перешли границу условности и, поскольку игра не удалась, предстоял разговор по существу, который,
разумеется, обещал мало приятного.
Тем временем Стась Гаманюк принес большую эмалированную кружку воды, и Сотников жадно выпил
ее до дна. Полицай за столом терпеливо ждал, наблюдая за каждым его движением, о чем-то все