Повести
Шрифт:
даже уносили. Когда толчея переместилась на крыльцо, следователь энергично отчеканил:
– Так, хватит играть в прятки! Назовите отряд! Его командира! Связных. Количественный состав.
Место базирования. Только не пытайтесь лгать. Напрасное дело.
– Не много ли вы от меня хотите?
– сказал Сотников.
Незаметно для себя он обратился к иронии, как обычно поступал в минуты неприятных объяснений с
дураками и нахалами. Конечно, для Стася или еще кого-нибудь из этих
пределами их понимания - на этого же начальника она, кажется, действовала самым надлежащим
образом. До поры тот, однако, сдерживался, только однажды криво передернул губами.
– Куда шли?
– Мы заблудились.
– Не пройдет. Ложь! Даю две минуты на размышление.
– Не утруждайтесь. Наверно, у вас много работы.
Тут он угадал точно. Морщинистое личико следователя опять передернулось, но, кажется, он умел
владеть собой. Он даже не повысил голоса.
– Жить хочешь?
– А что? Может, помилуете?
Сузив маленькие глазки, следователь посмотрел в окно.
– Нет, не помилуем. Бандитов мы не милуем, - сказал он и вдруг круто повернулся от окна; пепел с
кончика сигареты упал и разбился о носок его сапога, кажется, его выдержка кончилась.
– Расстреляем,
это безусловно. Но перед тем мы из тебя сделаем котлету, Фарш сделаем из твоего молодого тела.
Повытянем все жилы. Последовательно переломаем кости. А потом объявим, что ты выдал других.
Чтобы о тебе там, в лесу, не шибко беспокоились.
– Не дождетесь, не выдам.
– Не выдашь ты - другой выдаст. А спишем все на тебя. Понял? Ну как?
140
Сотников молчал, ему становилось плохо. Лицо быстро покрывалось испариной, разом пропала вся
его склонность к иронии. Он понял, что это не пустая угроза, не шантаж - они способны на все. Гитлер их
освободил от совести, человечности и даже элементарной житейской морали, их звериная сила оттого,
конечно, увеличилась. Он же перед ними только человек. Он обременен многими обязанностями перед
людьми и страной, возможности скрывать и обманывать у него не слишком большие. Было ясно, что их
средства в этой борьбе оказались не равными, преимущество было на стороне противника: все, что
выставлял Сотников, с необычайной легкостью опрокидывал следователь.
Расставив ноги в обвисших на коленях бриджах, Портнов вперил в пего острый, теперь уже открыто
неприязненный взгляд и ждал. Сотникову было чертовски трудно, казалось, опять уходит сознание, он
обливался холодным потом и мучительно подбирал слова для ответа, чувствовал: это будут последние
его слова. Правая рука следователя медленно потянулась к пресс-папье на столе.
– Ну?
– Сволочи!
– не найдя ничего другого, выдавил из себя Сотников.
Следователь несколько поспешнее, чем надо было, схватил пресс-папье и пристукнул им по столу,
будто ставил последнюю точку в этом бескровном и тем не менее страшном допросе.
– Будилу ко мне!
В коридоре зычно раздалось: «Будилу к господину следователю!», после чего Портнов, обойдя стол,
спокойно уселся в кресле. На Сотникова он уже не смотрел, будто его и не было тут. Он закурил.
Сдается, его миссия была закончена, начиналось второе отделение допроса.
Внешне стараясь оставаться спокойным, Сотников весь напрягся, как только отворилась дверь и на
пороге появился Будила.
Вероятно, это был здешний полицейский палач - могучий, буйволоподобный детина с костлявым,
будто лошадиная морда, лицом. Неприятно поражал весь его кретинически-свирепый вид, но особенно
пугали вылезшие из рукавов большие косматые кисти рук, которыми впору было разгибать подковы.
Наверно, по установленной здесь традиции, войдя, он с порога прицелился в жертву хмурым взглядом
немного косивших глаз.
– А ну!
Объятый слабостью, Сотников продолжал сидеть, отодвигая от себя что-то безусловно ужасное. Тогда
Будила с многозначительной неторопливостью шагнул к стулу. Огромная ручища широко сгребла на
запавшей груди Сотникова суконные борта шинели, напряглась и оторвала его от стульчика.
– А ну, большевистская гнида!
12
«Достукался!» - почти зло подумал Рыбак, когда Стась на дворе схватил Сотникова и поволок его в
помещение. Он думал, что следом погонят и их с Дёмчихой, но для них полицаи открыли двери в подвал.
Прежде чем затолкать их туда, ему развязали руки, вытянули ремешок из брюк. Дёмчиху же оставили со
связанными руками и кляпом во рту.
– Давай вниз! Быстро!
В подвале царила тьма, или, может, Рыбаку так показалось после дневного света на улице. Сначала
они очутились в каком-то сыром коридорчике, шедший впереди полицай загремел железным запором, и
Рыбак, наткнувшись на спину Дёмчихи, остановился, потирая набрякшие зудом кисти.
– Марш, марш! Чего стал? - подтолкнул его тот, что шел сзади: оказывается, перед ним уже
отворилась новая дверь в темноту.
Делать было нечего, Рыбак протиснулся между полицаем и Дёмчихой, опасливо вогнул голову и
очутился за порогом какой-то затхлой каморки. Минуту он ничего не мог рассмотреть тут, маленькое
окошко вверху слепо светило на потолок, внизу же было темно. В нос ударило чем-то прокисшим,