Повести
Шрифт:
– Я разве ругаюсь? Если бы я ругалась, вашей бы и ноги здесь не было. Цыц вы, холеры! Вас еще не
хватало!
– прикрикнула она на детей.
– Гэля, возьми Леника, сказала! Леник, побью!
– А я, мамка, палтизапов смотлеть хочу.
– Я тебе посмотрю!
– с угрозой топнула она к перегородке, и дети исчезли.
– Партизаны!
Рыбак внимательно наблюдал за ней, размышляя: отчего бы ей быть такой злой, этой Дёмчихе? В
голове его возникали самые различные на этот счет предположения: жена полицая, какая-нибудь родня
здешнего старосты или, может, чем-либо обиженная при Советской власти? Но, поразмыслив, он
отбросил все эти домыслы, явно не вязавшиеся с нищенским видом этой женщины.
– А где твой Дёмка?
– вдруг спросил Рыбак.
Она выпрямилась и как-то настороженно, почти испуганно взглянула на него:
– А вы откуда знаете Дёмку?
– Знаем.
– Чего ж тогда спрашиваете? Разве теперь бабы знают, где их мужики? Побросали, вот и живи как
хочешь.
Она взяла с порога веник и начала заметать возле печи. Все ее размашистые движения
свидетельствовали о крайнем нерасположении к этим непрошеным гостям. Рыбак все думал, не зная,
как наконец подступиться к Дёмчихе с тем главным разговором, ради которого он дожидался ее.
– Тут, видишь ли, тетка, товарищ того...
Она разогнулась, подозрительно взглянула на Сотникова в углу. Тот двинулся, попытался встать и
заметно подавил стон. Дёмчиха на минуту замерла с веником в руках. Рыбак поднялся со скамьи.
– Вот видишь, плохо ему, - сказал он.
Сотников минуту корчился от боли в ноге, обеими руками держась за колено и сжимая зубы, чтобы не
застонать.
– Черт, присохла, наверно.
– А ты не дергайся. Лежи. Тебя же не гонят.
Пока Рыбак устраивал на скамье его ногу, Дёмчиха все хмурилась, но мало-помалу резковатое
выражение на ее лице стало смягчаться.
– Подложить что-нибудь надо, - сказала она и пошла за перегородку, откуда вынесла старую, с
вылезшими клочьями серой ваты, измятую телогрейку.
– На, все мягче будет.
«Так, - мысленно отметил Рыбак.
– Это другое дело. Может, еще подобреет эта злая баба». Сотников
приподнялся, она сунула телогрейку под его голову, и он, покашливая, тут же опустился снова. Дыхание
его по-прежнему было частым и трудным.
– Больной, - уже другим тоном, спокойнее сказала Дёмчиха.
– Жар, видно. Вон как горит!
– Пройдем - отмахнулся рукой Рыбак.
– Ничего страшного.
– Ну конечно, вам все не страшно, - начала сердиться хозяйка.
– И стреляют вас - не страшно. И что
мать где-то убивается - ничего. А нам... Зелья надо сварить, напиться, вспотеть. А то вон кладбище
рядом.
– Кладбище - не самое худшее, - кашляя, сказал Сотников.
Он как-то нехорошо оживился после короткого забытья, наверно, от температуры резко
раскраснелись щеки, в глазах появился лихорадочный блеск, неестественная порывистость сквозила в
его движениях.
– Что же еще может быть хуже?
– допытывалась Дёмчиха, убирая со стола миски.
– Наверно ж, в пекло
не верите?
– Мы в рай верим, - шутливо бросил Рыбак.
– Дождетесь рая, а как же.
Забрякав заслонкой, хозяйка полезла в печь, задвигала там чугунами. Однако похоже было на то, что
она уже успокоилась, даже подобрела. Рыбак чувствовал это и думал, что, может, как-либо все еще
устроится.
– Нам бы теплой водички - рану обмыть. Ранили его, тетка.
– Да уж вижу. Не собака укусила. Вон всю ночь под Старосельем бахали, - как бы невзначай сообщила
она, опершись на ухват.
– Говорят, одного полицая подстрелили.
190
– Полицая?
– Ну.
– А кто сказал?
– Бабы говорили.
– Ну, если бабы, то верно, - улыбнулся на конце скамейки Рыбак.
– Они все знают.
Дёмчиха сердито оглянулась от печи.
– А что, нет? Бабы-то знают. А вы вот не знаете. Если бы знали - не спрашивали.
Она подала им воду в чугунке и направилась за занавеску к детям.
– Ну, вы уж сами. А то не хватало мне еще вам портки снимать.
– Ладно, ладно, - согласился Рыбак и ступил к Сотникову.
– Давай бурок снимем.
Сотников сжал зубы, вцепился руками в скамью, и Рыбак с усилием стащил с его ноги мокрый,
окровавленный бурок. Дальше надо было снять брюки, и Сотников, поморщившись, выжал:
– Я сам.
Видать по всему, ему было мучительно больно, и все же, расстегнув, он сдвинул до коленей также
окровавленные штаны. Среди подсохших кровавых подтеков на теле Рыбак увидел наконец рану. Она
оказалась совсем небольшой, подпухшей, с синеватым ободком вокруг и с виду вовсе не страшной -
типичной пулевой раной, которая еще чуть-чуть кровоточила. С другой стороны бедра выхода не было,
что значило: пуля застряла в ноге. Это уже было похуже.
– Да, слепое, - озабоченно сказал Рыбак.
– Придется доставать.
– Ладно, ты же не достанешь, - начал раздражаться Сотников.
– Так завязывай, чего разглядывать.
– Ничего, что-то придумаем. Хозяюшка, может, и перевязать чем найдется?
– громче спросил Рыбак, а
сам мокрым полотенцем начал отирать с тела подсохшую кровь.