Повести
Шрифт:
– Пусть вас на кладбище зовут, таких гостей, - был им ответ.
«Э, не надо так, - с сожалением пронеслось в голове у Рыбака. - Зачем задираться!» Чутко
вслушиваясь, он почти со страхом переживал грубые слова хозяйки и очень опасался, что та каким-
нибудь неосторожным словом разозлит их, и тогда не миновать беды.
– Ого! Ты что, недовольна?
– Довольна. Радуюсь, а как же!
– То-то! Водка есть!
– А у меня лавка, что ли?
– Тогда гони пару
– Еще чего захотели! Из кошки я их вам наделаю? Подсвинка забрали, а теперь колбас им!
– Вот как ты нас встречаешь!
– ехидно заскрипел другой голос.
– Партизан так, наверно, сметанкой
кормила бы.
– Мои дети полгода сметаны не видели.
– А мы сейчас это дело проверим!
Ну конечно, нельзя было так задиристо обращаться с ними, вот они и не прошли мимо - их тяжелые
шаги затопали уже в сенях. Но, кажется, дверь в избу еще не открывали, и Рыбак похолодел от
неожиданного и такого естественного теперь предположения: а вдруг полезут на чердак за колбасами?
Но нет, пока что стучали в сенях, наверно, откинули крышку сундука, что-то там упало и с громким
жестяным стуком покатилось на пол. Боясь шевельнуться, Рыбак тихо лежал, вперив глаза в сухое,
почерневшее стропило, и думал: нет, пришли не за ними. Ищут продукты - обычный полицейский
промысел в деревне, а на кладбище, по всей вероятности, пост-засада - будут караулить дорогу.
Они все еще шарили в сенях, как Сотников рядом неестественно напрягся, в груди у него что-то
ужасающе всхлипнуло, и Рыбак почти обмер в испуге - показалось, закашляет. Но он не закашлял, как-то
сдержался, притих, а они там, внизу, уже стукнули дверью, и вскоре их голоса приглушенно зазвучали в
избе.
– Где хозяин? В Московщине?
– А мне откуда знать?
– Не знаешь? Тогда мы знаем. Стась, где ее мужик?
– В Москву, наверно, подался.
– О, сука, скрывает! А ну врежь ей!
– А-яй! Гады вы!
– дико закричала Дёмчиха. - Чтоб вам околеть до вечера! Чтоб вам глаза ворон
повыклевывал! Чтоб вы детей своих не увидели!..
– Ах вот как! Стась!
В избе испуганно заверещала детвора, вскрикнула и умолкла девочка. И вдруг из напряженной груди
Сотникова пушечным выстрелом грохнул кашель. У Рыбака как будто оборвалось что внутри, руки под
паклей сами рванулись к Сотникову, но тот кашлянул снова. В избе все враз смолкли, будто выскочили из
нее. Рыбак с невероятной силой зажимал Сотникову рот, и тот мучительно давился в неуемных потугах.
Но, видимо, было поздно - их уже услышали.
– Кто там?
– наконец прозвучало внизу.
– А никто. Кошка там у меня простуженная, ну и кашляет, - слышно было, перестав плакать, испуганно
заговорила Дёмчиха.
192
Но ее не слишком уверенный голос, наверно, не убедил полицейских.
– Стась!
– властно скомандовал громкий свирепый бас.
Рыбак на выдохе задержал дыхание, с необыкновенной ясностью сознавая, что все пропало.
Наверно, надо было защищаться, стрелять, пусть бы погибли и эти наемники, но неизвестно откуда
явилась последняя надежда на чудо, подумалось: а вдруг пронесет!
От удара двери о стену задрожала изба, полицаи с грохотом потревоженного стада ринулись в сени,
наружная дверь распахнулась, на чердаке под крышей вдруг стало светлее. Невидящим взглядом Рыбак
уставился в черное ребро стропила, за которым торчал в соломе старый поржавленный серп. Несколько
проникших на чердак теней, скрещиваясь, заметались по соломенной изнанке крыши.
– Лестницу! Лестницу давайте!
– громким басом командовал внизу полицай.
– Нету лестницы, никого там нету, чего вы прицепились?
– снова заплакала Дёмчиха.
Стук, удар в стену, скрежет сапог по бревнам и совсем близко - задыхающийся голос:
– Так темно там. Ни черта не видать.
– Что не видать? Лезь, я приказываю, туды-т твою мать!
– Эй, кто тут? Вылазь, а то гранатой влуплю!
– раздалось почему-то под самой крышей.
Но шагов по потолку еще не было слышно - наверно, полицай все-таки не решался перелезть стену.
– Так он тебе и вылезет!
– гудел снизу командирский бас.
– Заначка там есть какая?
– Есть. Сено будто.
– Пырни винтовкой.
– Так не достану.
– От, идрит твою муттер! Тоже вояка! На автомат! Автоматом чесани!
«Это уже все, точка», - сказал себе Рыбак, почти физически ощущая, как его тело вот-вот разнесет в
клочья горячая автоматная очередь. Стараясь использовать последние секунды, он мысленно метался в
поисках выхода, но абсолютно нигде не находил его: так ловко попались они в эту ловушку. Наверно, все
уже было кончено, надо было вставать, и вдруг ему захотелось, чтобы первым поднялся Сотников. Все-
таки он ранен и болен, к тому же именно он кашлем выдал обоих, ему куда с большим основанием
годилось сдаваться в плен. Но Сотников лежал будто неживой, выгнулся, напрягся всем телом, похоже
даже перестал и дышать.
– Ах, не лезешь!
Под крышей раздался сухой металлический щелчок - слишком хорошо знакомый Рыбаку звук
автоматного затвора, сдвинутого на боевой взвод. Дальше должно было последовать то самое худшее,