Повести
Шрифт:
умолкла. Он тихонько погладил ее плечо, подумал: надо дать ей отдохнуть, выспаться, все равно сколько
уж осталось той ночи - первой и, пожалуй, последней ночи их счастья. А завтра идти. Только кто знает,
что уготовило им это завтра?
Он долго смотрел в небо - один на один со вселенной, с сотней звезд, больших и едва заметных, с
серебристой тропой Млечного Пути через все небо, - и тревожное беспокойство все настойчивее
вторгалось в его душу.
За годы войны он совсем отвык от естественной человеческой потребности в счастье. Все его силы
расходовались на то, чтобы как-нибудь выжить, не дать уничтожить себя. Конечно, придет время,
человечество уничтожит фашизм, люди испытают великую радость братства, свободную, без границ и
запретов, любовь, только вряд ли суждено этого дождаться им с Джулией. Милая сердечная девушка,
она в мечтах залетает так высоко, совсем но представляя, что уготовано им на пути в Триест.
34 Хозяйка виллы (итал.).
43
Вырвавшись из лагеря и познав любовь в этом удивительном мире цветов, она решила, что все
страшное уже позади. О, если бы это было так! По стоит немного подумать, и станет понятно, сколько
еще испытаний впереди: оживленные автострады в долине, бурные горные реки, населенные пункты. А
заставы, собаки... И вдобавок ко всему огромный, недоступный снежный хребет! Как перейти его им,
раздетым, разутым, голодным?
Одно лишь то, что ожидало их в ближайшие дни, могло заставить задуматься каждого, будь он на их
месте. А потом? Что их ждало потом, в случае, если бы тут все удалось, - об этом даже не хотелось
думать. Не вовремя, ой как не вовремя сошлись они на этой тропинке и полюбили друг друга.
А почему? Почему человек не может иметь маленькой надежды на счастье, ради которого рождается
на этот свет и к которому всю жизнь стремится? Почему бы и в самом деле не приехать ей в тихие его
Терешки у двух голубых озер, если она хочет этого, если он любит ее, как, очевидно, не способен
полюбить ни одну девушку в мире? И - он ясно понимал это - она была бы лучшей в мире женой.
Как чудесно было бы привезти эту черноглазую хохотушку в его деревню! Разве не полюбили бы ее
деревенские люди и разве она осталась бы в долгу перед ними? Что из того, что они малограмотные и,
может, даже не очень культурные, зато чистосердечные, добрые, участливые в беде и щедрые в радости
– почему бы не полюбить таких?
Он не мог представить себе разлуку с ней. Только с ней, пока он будет жив, а там, черт его побери,
хоть бы и смерть. Смерти он не боялся, мог побороться за себя, тем более теперь, когда надо бороться
за жизнь двоих. Пусть попробуют взять ее от него! А она безмятежно спала на боку, поджав к животу
колени. Он встал, осмотрелся и опять сел рядом с ней, хмурый и злой, наверное оттого, что очень
хотелось есть, а главное - болела нога. Голень, кажется, распухла. Сильно давила повязка. Иван немного
ослабил ее, ощупал - нога пылала жаром, его начала пробирать дрожь. Пришлось взять из травы
ненавистную полосатую куртку и закутаться, но теперь и она грела слабо. Через минуту, прислушиваясь
к себе, Иван подумал: «Не хватало еще заболеть, что тогда будет? Нет, так нельзя!
– подбадривал он
себя.
– Держись! Во что бы то ни стало держись!»
Но что-то уже изменилось в нем самом. Иван чувствовал это, и тревога, как вода в дырявую лодку,
все больше просачивалась в его сознание. Хорошо, что Джулия ничего не подозревала и сладко спала в
маках. Он тоже сел рядом, босые ноги засунул под полу тужурки, которой прикрыл ее, и стал
всматриваться в ночь. Вскоре его начало клонить ко сну, одолевала усталость. Но рядом доверчиво
спала она, и Иван должен был сидеть так, оберегая ее сон.
Уже на рассвете он не выдержал и незаметно задремал, уткнувшись лицом в колени.
22
Притихшая, пока он спал, тревога внезапным толчком ударила в сердце. Иван сразу проснулся и в то
же мгновение услышал близкий непонятный крик:
– Во бист ду, руссэ? Зи габэн брот! Зи габэн филе брот35.
Постепенно светало, хотя солнце еще не взошло; вокруг было неуютно и серо. На луг надвигалось
облако, и гор не было видно. Косматые пряди тумана, цепляясь за поникшие росистые маки, ползли и
ползли вдоль склона. Иван сорвал тужурку с ног Джулии, она вскочила, испуганно заговорила о чем-то, а
он, стоя на коленях, пристально всматривался в ту сторону, откуда донесся этот крик. Вскоре Иван
догадался, что это сумасшедший, но сразу же показалось - он не один, с ним люди. И действительно, не
успел он в тумане что-либо увидеть, как послышался злобный приглушенный окрик:
– Хельтс мауль!36
Джулия поняла все и бросилась к Ивану. Вцепившись в рукав его куртки, она жадно всматривалась
вниз, в серый туман, в котором мелькнули живые тени. Но Иван схватил ее за руку и, пригнувшись,
бросился к ручью. В другой его руке была тужурка, колодки же остались в маках.
Молча они побежали вдоль ручья вверх.
Иван не выпускал из своей руки пальцев Джулии; девушка, растерянно оглядываясь, едва поспевала
за ним. Он старался найти подходящее место, чтобы перебраться на ту сторону - там можно было