Повести
Шрифт:
на траве.
– Еще немного - и надо будет идти. Идти вниз, в долину...»
Над затуманенной громадой гор в спокойном вечернем небе тихо догорал широкий Медвежий хребет.
По крутым его склонам все выше ползла сизая тень ночи, и все меньше становилось розового блеска на
зубцах-вершинах. Вскоре они и вовсе погасли, хребет сразу поник и осел; серыми сумерками окутались
горы, и на светлом еще небе прорезались первые звезды. Однако Иван уже не видел их - он
последней мыслью: надо вставать.
Разбудила его уже Джулия. Наверное, от холода она заворочалась, плотнее прижимаясь к нему,
сонный Иван сразу почувствовал это и проснулся. Она обхватила его рукой и горячо зашептала
незнакомые, чужие, но теперь очень понятные ему слова. Он обнял ее, и снова сомкнулись их губы...
Было уже совсем темно. Похолодало. Черными в полнеба горбами высились ближние горы, вверху
ярко горели редкие звезды; ветер стих совсем - даже не шелестели маки, только, не умолкая, ровно
шумел, клокотал рядом поток. Все травы этого луга ночью запахли так сильно, что их аромат хмелем
наполнял кровь. Земля, горы и небо дремали во тьме, а Иван, приподнявшись, склонился над девушкой
и долго смотрел ей в лицо, какое-то другое теперь, не такое, как днем, - затаившееся, будто ночь, и точно
слегка настороженное. В больших ее глазах мерцали темные зрачки, а в их глубине блестело несколько
звезд. По ее лицу блуждали неясные ночные тени. Руки ее и ночью не теряли своей трепетной нежности
и все гладили, ласкали его плечи, шею, затылок.
– Джулия!
– тихо позвал он, прижимая ее к себе.
42
Она покорно отозвалась - тихо, с лаской и преданностью:
– Иванио!
– Ты не сердишься на меня?
– Нон, Иванио.
– А если я оставлю тебя?
– Нон, амико. Иван нон оставить. Иван - руссо. Кароши, мили руссо.
Торопливо и упруго, с неожиданной для нее силой она прижала его к себе и тихо засмеялась:
– Иван - марито! Нон синьор Дзангарини, нон Марио. Руссо Иван - марито.
Он удовлетворенно, даже с затаенной гордостью в душе спросил:
– А ты рада? Не пожалеешь, что Иван - марито?
Она вскинула пушистые ресницы, затененные его склоненной головой, и звезды в ее зрачках, дрогнув,
запрыгали.
– Иван - кароши, кароши марито. Мы будем маленко-маленко филиё... Как это руссо, скажи?
– Ребенок?
– Нон ребьёнок. Как это маленко руссо?
– А, сын, - слегка удивленный, догадался он.
– Да, син! Это карашо. Такой маленко-маленко, карашо син. Он будет Иван, да?
– Иван? Ну, можно и Иван, - согласился он и, взглянув поверх нее на черный массив хребта, вздохнул.
Она притихла, о чем-то думая. Оба на минуту умолкли. Каждый погрузился в свои мысли. А вокруг
тихо лежали горы, скупо поблескивали редкие звезды, черной непроглядной пеленой покрылся маковый
луг. Было тихо-тихо, только мерно бурлил поток; но он не нарушал тишины, и Ивану казалось, что во
всем мире их только трое - они и поток. Последние ее слова постепенно согнали с его лица улыбку,
исчезла шутливая легкость, он наткнулся на что-то трудное и серьезное в себе, впервые обнаружив еще
одно осложнение в их и без того непростых отношениях. А Джулия, наоборот, что-то осмыслив, снова
радостно встрепенулась и сжала его в объятиях:
– Иванио! Иванио, карашо! Как ето карашо - филиё! Син! Маленки син!
Потом разняла руки, повернулась лицом вниз - звезды в ее зрачках исчезли, и лицо тускло засерело
светлым пятном, на котором в глубоких тенях чуть заметно мерцали глаза. Короткое возбуждение ее
внезапно сменилось тревогой.
– Иванио, а где ми будэт жить?
– Она немного подумала.
– Нон Рома. Рома отэц уф бёзе! Триесто?..
– Что наперед загадывать!..
– сказал он.
– О!
– вдруг тихо воскликнула она.
– Джулия знат. Ми будэт жить Белоруссио. Дэрэвня Тэрэшки, близко-
близко два озера... Правда?
– Может быть, что ж...
Вдруг она что-то вспомнила и насторожилась:
– Тэрэшки кольхоз?
– Колхоз, Джулия. А что?
– Иванио, плёхо кольхоз?
– Ну что ты! Я же сказал... Хорошо. Война только помешала.
Большой своей пятерней он взъерошил ее жесткие густые волосы, она, уклонясь, высвободила голову
и пригладила ее.
– Джулия растет большой кароши волёс. Большой волёс красиво, да?
– Да, - согласился он.
– Красиво.
Она помолчала немного и потом, возвращаясь к прежнему разговору, сказала:
– Иван будэт ла вораре фэрма, плантация. Джулия будэт. . Как это? Виртин вилла34. Ми сделаем
много-много маки. Как этот люг.
– Да, да, - задумчиво соглашался Иван. У него очень заломила нога, надо было поправить повязку, но
он не хотел лишний раз беспокоить девушку. Он лишь выпрямил и свободнее положил ногу в траве,
рассеянно слушая Джулию, которая все говорила и говорила рядом.
– Ми будэт много-много счастя... Я очэн хочу счастя. Должен бить человек счастя, правда, Иванио?
– Да, да...
Наверно, Джулию одолевал сон, голос ее становился все тише, мысли путались, и вскоре девушка